В общем, решил Самуйлов ломануть профессора аккурат на следующий день после отъезда ученого из Москвы…

Славик никогда, еще и в дореволюционные времена, не изменял своей привычке: на работу выходил всегда в белом накрахмаленном пластроне, проще говоря, манишке. Не потому, что ему больно хотелось корчить из себя эдакого джентльмена — просто он таковым и был по всем воровским понятиям: до мозга костей, вернее сказать, до кончиков пальцев Ростислав Самуйлов был вором. Когда-то на взлете своей карьеры в молодости Самуйлов жил в Харькове и считался там весьма признанным каталой, картежным шулером. Но так получилось, что, когда его в очередной раз взяли под стражу и он сидел в участке, жандарм, может, случайно, а может, и по чьей-то злой наводке ударил его шашкой в ножнах по правой руке, раздробив несколько фаланг и на всю жизнь лишив Славку доходного ремесла. Но Славик Самуйлов, русский крестьянин по происхождению, европеец по образованию и вечный бродяга по образу жизни, не унывал никогда, за что его уважал и ценил весь воровской мир. Уже через пару лет он обзавелся новой воровской профессией, требовавшей большой сноровки и ловкости рук, хотя и не такой виртуозной, как раньше, — Самуйлов стал уникальным квартирным вором и «ломщиком» сейфов.

Работал Славик, как всегда, один, подручных брал лишь только для того, чтобы было кому подгрести награбленное, сам же он забирал только деньги, облигации и драгоценности. Происходило все это так: Славик вскрывал квартиру, производил беглый осмотр, собирал все самое ценное — побрякушки да хрустящие бумажки — и удалялся, оставляя вскрытую хату своим подручным на разграбление. Предупрежденные заранее мелкие воришки-шакалы ждали только сигнала Славика, когда он небрежно запрыгивал в пролетку.

Итак, ближе к вечеру шестнадцатого мая двадцать третьего года Ростислав Самуйлов, статный мужчина запоминающейся наружности, легкой непринужденной походкой вошел в подъезд крепкого семиэтажного дома в Печатниковой переулке, где жил профессор физиологии гражданин Рождественский. Случись сие событие во времена «царской охранки», то все окрестные дворники знали бы по жандармским наводкам приметы этого известного в Москве господина и загодя пресекли бы дерзкое преступление, но пролетарская революция перечеркнула проклятое прошлое, и строители «нашего нового мира» по дурости уничтожили все дела городского полицейского департамента… Да и дворники все разбежались кто куда.

Славик только по одному взгляду на замок мог определить, какие отмычки здесь ему понадобятся. Поэтому посетил он намеченный дом заранее и тщательно обследовал замки на нужной двери, чтобы не утруждать себя сегодня лишней ношей.

В профессорскую квартиру на третьем этаже он проник довольно легко, без труда вскрыв оба швейцарских замка — он знал, что эти хитроумные по своей конструкции замки имеют один существенный заводской дефект и посему легко вскрывались длинным стальным шилом вкупе с женской шпилькой. Открытая дверь как-то странно щелкнула, но Славик не привык беспричинно волноваться по пустякам. Закрыв за собой дверь, он несколько минут стоял не шелохнувшись у гардероба. Затем по очереди осмотрел все комнаты. В лабораторию за плотной металлической дверью заглядывать не стал, а сразу зашел на кухню и, порывшись в буфете, обнаружил, к своему удивлению, невскрытую жестяную банку с голландским кофе. Порадовавшись редкому в разоренной Москве трофею, Славик направился в гостиную и подошел к окну, выходящему на Сретенку. Он залюбовался вечерней Москвой. Торопиться ему было некуда, так как его приход в эту квартиру остался незамеченным, и он собирался провести тут часа три. Тем более что путь отхода с украденными вещами был продуман загодя.

Обыскав первые две комнаты, Славик остался вполне удовлетворенным. В ящиках секретера нашлись золотые украшения и две нитки жемчуга, чудом сохранившиеся после революционных погромов. В шкафу были уложены шикарные шмотки: у профессора оказался отличный гардероб, и Славик, не удержавшись от искушения, вмиг переоделся в новый профессорский костюм-тройку, который почему-то не был взят хозяином в Петроград и оказался грабителю впору. Сложив вещи в саквояж и в припасенный холщовый мешок, Славик вернулся в кухню и, открыв окно во двор, тихонько свистнул.

Уже совсем стемнело, и мелкого Гришку, вскарабкавшегося до третьего этажа по водосточной трубе, было совсем не разглядеть в сгустившихся сумерках. Славик высунулся в окно, вцепился в широкий подоконник левой рукой, протянул правую к глухой боковой стене дома и спокойно произнес:

— Завязал веревку? Бросай конец!

Гришка кинул ему конец веревки, крепко привязанной к трубе водостока, и потом, снова услыхав тихую команду Ростислава «Давай руку!», вложил свою маленькую пятерню ему в ладонь. Мальчишка бесстрашно отпустил трубу, его качнуло словно маятник башенных часов над темнеющей бездной, и он благополучно приземлился на подоконнике.

— Нам бы с тобой, Гришка, только в цирке выступать на пару, — улыбнулся, шумно пыхтя, Славик и, глядя на невозмутимого партнера-малолетку, поинтересовался: — Ты был хоть когда-нибудь в цирке-то, Гришка?

— He-а! — равнодушно ответил паренек. Он, конечно, слыхал про умных слонов и ловких акробатов, видел «придурошных» клоунов на рынке, но ему это все не очень-то и нравилось.

— Глупышка ты, Гришка! Цирк — это самое замечательное, что есть на свете. Это самое удивительное развлечение, которое только и смог придумать человек. Знаешь такое слово — «иллюзия», а, Гришка?

— Не-а!

— Так вот… — Ростислав крепко привязал свободный конец веревки к радиатору парового отопления и присел рядом с Гришкой на подоконник. — Иллюзия — это обманчивая игра света, цвета, форм и слуха, это игра, которой может управлять человек. Иллюзия — это волшебство, превращающее, например, тебя, Гришка, в птицу. Хочешь летать?

— Не-а! — будто ему приделали «некалку», повторил Гришка.

Ростислав беззлобно дал ему подзатыльник.

— Эх ты, башка два уха! А я вот когда-то был иллюзионистом в цирке и картежным шулером. А после работы мог сутками напролет играть в карты в высшем обществе с вельможами, очищая их карманы. Обещаю, тебе, Григорий Медведев, мы обязательно сходим с тобой в настоящий цирк.