Хозяина этой гостиницы Луиджи Лодини ни в чем нельзя было упрекнуть — он исполнял все обязанности гражданина, аккуратно бывал у обедни в своей приходской церкви и при случае охотно и щедро жертвовал на бедных. Тем не менее, все со страхом и торопливо проходили мимо ограды этой гостиницы, похожей на высокую монастырскую стену, а путешественники из мещан и купцов никогда не заглядывали в эту отдаленную гостиницу с деревянным стаканом вместо вывески.

Здесь обыкновенно по вечерам собирались солдаты городской стражи и останавливались наемники, искавшие работу. Ловкий и услужливый Луиджи всегда знал, куда им обратиться, чтобы выгодно пристроиться к начальникам, закрывавшим глаза на грабежи.

Потихоньку рассказывали, что добыча этих грабежей легко и выгодно сбывалась хозяину остерии. А часто служила ставками при игре в кости, вызывала горячие споры и даже кровавые расправы. Прохожие не раз слышали вечером звон оружия и стоны, но слухи о таких случаях не выходили за ворота дома, а посещавшие остерию днем могли только засвидетельствовать, что в ней всегда царил образцовый порядок.

В день приезда кардинала во Флоренцию Луиджи, вероятно, особенно хорошо торговал, так как к сумеркам у него собралось много гостей, пришедших с разных сторон. Все это были сильные, здоровые люди с загорелыми лицами и по-солдатски подстриженными бородами. У всех были большие мешки за плечами, и они казались солдатами, только что нанявшимися в какой-нибудь отряд. Это было вполне естественно, так как далеко разнеслась молва, что граф Джироламо Риарио набирает для вновь приобретенного владения Имолы сильное войско под предводительством известного капитана Монтесекко, и многие из пришедших справлялись по дороге об остерии Луиджи, где можно узнать о вербовке солдат. Большинство, однако, знало, по-видимому, дорогу и незаметно пришло в остерию, когда все жители Флоренции стремились в город смотреть на приезд блестящих гостей во дворец Пацци.

Дверь остерии открывалась на каждый звонок, и осторожно выглядывающий Луиджи провожал гостей в назначенные им комнаты, рассчитанные на двоих или троих и снабженные прекрасными кроватями с соломенными тюфяками. Пришедшие доставали из мешков кожаные колеты, панцири, шлемы, шпаги, клали все это у своих постелей и отправлялись с Луиджи в большую столовую, присоединиться к пьющим и играющим.

Приход гостей уже прекратился, разговоры становились все громче и оживленнее, когда по дороге от Имолы подъехал всадник, закутанный в темный плащ, в надвинутой на глаза шляпе, и позвонил у двери, нагнувшись с лошади. Тотчас же отворилась дверь, и в ней появилась худая, мускулистая фигура хозяина. На нем был белый полотняный камзол, стянутый узким кожаным поясом, башмаки в виде сандалий с белыми кожаными ремнями, переплетенными до колен, и маленькая шапочка на коротко остриженных волосах — общепринятый костюм трактирщиков того времени, но его загорелое лицо с резкими чертами, остроконечная бородка и хитрые глаза больше напоминали солдата, которым он давал приют, а большой кинжал, висевший у пояса, доказывал, что он не задумается преградить вход незваному или непрошеному гостю. Увидев всадника, он низко поклонился и отворил ворота, так что тот мог въехать во двор, только слегка нагнувшись.

— Вы Луиджи Лодини? — спросил всадник резким, повелительным голосом. — Я путешествую, и мой друг капитан Монтесекко рекомендовал вас Он, вероятно, заказал мне помещение.

— Так точно, — отвечал хозяин, снимая шапочку, — все готово, и вы будете довольны.

Всадник спрыгнул с седла.

Хозяин свистнул, и подошедший слуга увел лошадь в конюшню. Луиджи провел гостя по деревянной лестнице в просторную комнату, ярко освещенную восковыми свечами. На столе стояли оплетенные соломой бутылки и два бокала.

— Вы хорошо меня принимаете и делаете честь рекомендации капитана.

— Благородный капитан сказал мне, что вы любите сиракузское вино, и поверьте, ваше сиятельство, лучшего вина трудно найти, — осклабившись, отвечал хозяин, — это военная добыча при осаде Вольтерры, подаренная мне одним приятелем.

Он наполнил бокал рубиновой влагой, и гость, не отрываясь, осушил его.

— Превосходное вино, — сказал он, сбрасывая плащ, — мне не напрасно хвалили вашу остерию, сказав, что можно положиться на доброкачественность вашего вина и на вашу молчаливость.

— Мое вино говорит само за себя, и молчаливость моя вполне доказана. Капитан знает, что я умею хранить тайны, и никто не узнает, что Риарио удостоил своим посещением мою убогую остерию.

— Вы знаете меня? — с неудовольствием воскликнул гость. — Монтесекко был так неосторожен?

— Капитан понимает, что я могу хранить тайну, только зная ее, что я могу ручаться за безопасность графа, только зная, кто находится под моим кровом. Кроме того, бесполезно было бы скрывать от меня имя вашего сиятельства — я видел вас в Риме два года назад.

— Пожалуй, Монтесекко прав. Таким людям нужно доверять вполне, так как вы знаете, что я награждаю молчаливость, а измену не оставляю безнаказанной. А где же капитан? Я буду ждать его здесь.

— Он не долго заставит себя ждать, так как сообщил мне час вашего приезда. Он провожал сюда из виллы Монтуги его высокопреосвященство кардинала… А вот, верно, и он, — сказал Луиджи, услышав звонок.

Он сбежал вниз и вернулся с капитаном.

— Я получил ваше письмо, — сказал Джироламо, протягивая руку Монтесекко, — и приехал согласно вашему желанию, так как уверен, вы не вызвали бы меня напрасно.

— Конечно, нет. То, что имею сообщить вашему сиятельству, важно и серьезно. Пером владеть не умею и нахожу, что не обо всем можно написать.

— Совершенно верно. Меня очень интересует ваше сообщение. Ведь вы человек дела, а не пустых слов.

— Вы знаете, граф, что здесь должно произойти и какое участие в этом должен я принять по велению святого отца. Все подготовлено. Войско незаметно подошло к городу мелкими отрядами, а самые надежные люди уже здесь, чтобы в известный момент занять ворота и ввести солдат в город для удержания толпы. Флорентийских войск здесь мало; ворота охраняются слабо, и пока сделано все для выполнения воли его святейшества.