— А что, молекулы по размерам больше атомов, мистер Хелм?

— Молекулы состоят из атомов, — ответил я. — И на этом мое знание предмета исчерпывается. С дальнейшими вопросами обращаться к хозяину дома.

— О! — воскликнула она. — Я никогда не осмелюсь!

Я заметил, что Тина и ее одетый в замшу эскорт двинулись в путь по комнате сквозь сплошной строй представлений, направляемые твердой рукой Френ Даррелл, миниатюрной, слегка усохшего вида дамой, охваченной страстью коллекционировать интересных людей. Как жаль, подумал я, что Френ никогда не узнает, какое сокровище в этом смысле она обрела в Тине…

Я обратил взгляд на девушку, стоявшую возле меня. Очень хорошенькая. Масса украшений индейского серебра. В платье на индейский манер, носящем местное название «скво» [1] или «фиеста» [2] — производство здешней легкой промышленности. Данный ее образец был белого цвета, с пышной, в складках юбкой, окантованной серебряной ниткой и поддерживаемой в раздутом состоянии массой накрахмаленных нижних юбок, — наряд, создававший немалую проблему для передвижения по переполненной народом гостиной Дарреллов.

И спросил:

— Вы живете в Санта-Фе, мисс Герера?

— Нет, я тут в гостях, — Она взглянула на меня снизу вверх. Глаза у нее были очень милые — темно-коричневые и блестящие, что очень шло к ее испанской фамилии, — Мистер Даррелл сказал мне, что вы писатель. Под каким именем вы пишете, мистер Хелм?

Пора бы, наверное, мне к этому привыкнуть, но я до сих пор не могу понять, почему люди это делают и что надеются этим выиграть. Может быть, такой вопрос кажется им светской уловкой, ловким способом уклониться от ужасного признания в том, что они и слыхом не слыхали о субъекте по фамилии Хелм и не читали его книг. Дело в том, что я никогда не использовал псевдонимов — в моей литературной жизни, я имею в виду. Было время, когда я носил кличку «Эрик», но это совсем другая история.

— Я пишу под своим именем, — несколько сухо ответил я, — Так поступает большинство писателей. Исключением обычно являются те, кто очень уж плодовит, или тот, у кого возник какой-либо конфликт с издателем.

— О, — воскликнула девушка, — прошу прощения!

Решив, что мне следует убавить чванства, я ухмыльнулся.

— Я пишу главным образом вестерны, — пояснил я, — Кстати, завтра утром я отправлюсь собирать материал для очередной книжки, — Я перевел взгляд на стакан мартини в моей руке, — Предполагая, конечно, что буду в состоянии вести машину.

— Куда вы поедете?

— Сначала в долину Пекос, а затем через Техас в Сан-Антонио. Потом — на север, в Канзас, по старым маршрутам перегона скота. На всем пути буду фотографировать, что приглянется.

— Вы к тому же и фотограф?!

Симпатичная девушка явно переигрывала роль восторженной почитательницы. В конце концов не Хэмингуэй же стоял перед ней!

— В свое время я служил журналистом в местной газете. А там учишься быть всем понемножку. Но это было еще до войны. Писать я стал позже.

— Все это звучит просто захватывающе! — объявила девица, — Но мне очень жаль, что вы уезжаете. Я так надеялась… Если бы у вас нашлось время… Я имею в виду, что хотела попросить вас об одолжении. Когда мистер Даррелл сказал, что вы настоящий, взаправдашний писатель… — Она заколебалась, потом смущенно рассмеялась, и я тут же понял, что последует дальше. Девушка продолжала:

— Правду сказать, я и сама пыталась сочинять и жажду поговорить с кем-то, кто…

Меня спасло появление Френ Даррелл в сопровождении Тины и ее компаньона. Френ была одета почти так же, как и мисс Герера. Разве что ее голубое платье «фиеста», талия, руки и шея были еще больше нагружены индейскими драгоценностями. Что ж, она могла себе это позволить: кроме жалованья Эмоса у нее имелись и собственные средства. Представив вновь прибывших моей собеседнице, хозяйка дома повернулась ко мне.

— А вот с этим джентльменом, дорогая, я особенно хочу вас познакомить, — объявила Тине Френ высоким прерывистым голосом, — Это наша местная знаменитость — Мэтт Хелм. Мэтт, а это — Маделайн Лорис из Нью-Йорка и ее муж. Черт, я забыла, как вас зовут.

— Фрэнк, — подсказал блондин.

Тина уже успела протянуть мне руку в знак приветствия. Смуглое красивое лицо, гибкая фигура. В черном платье без рукавов, маленькой черной шляпке (фактически просто клочок вуали) и длинных черных перчатках — от нее нельзя было отвести глаз. Я хочу сказать, что все эти местные одеяния очень милы, но если дама выглядит, как, например, Тина, зачем ей наряжаться, словно скво из племени навахо?

Тина протянула мне руку таким грациозным жестом, что мне невольно захотелось щелкнуть каблуками, склониться в низком поклоне и поднести кончики ее пальцев к губам. И я тут же вспомнил, как давным-давно мне очень недолго пришлось изображать из себя прусского дворянина. Разного рода воспоминания нахлынули на меня, и перед моим мысленным взором отчетливо встала картина — сейчас она казалась просто невозможной, — как я и эта изысканная, изящная дама предавались любви под дождем в канаве, в то время как солдаты в немецкой военной форме, разыскивая нас, обшаривали рощу. И еще я вспомнил ту неделю в Лондоне… Глядя ей в лицо, я увидел, что и она тоже сейчас вспоминает об этом. Неожиданно тонкие пальчики шевельнулись в моей руке определенным движением — это был сигнал, требующий подчинения и утверждающий ее главенствующую роль.