— Мне кажется, некоторые люди посмотрели бы на их отношения косо — ведь они кузены.

— Но не брат и сестра. Здесь не может идти речи об инцесте. Запрет, наложенный на браки между двоюродными родственниками, основан на страхе, что дети в расширенных семьях от женатых кузенов могут тоже жениться друг на друге. Тогда у вас появятся проблемы.

— Сомневаюсь в таком же оптимистичном, как у вас, отношении к этому вашего брата.

— Я и сама не слишком оптимистично к этому отношусь, Эд. Я только говорю, что пороком это никогда не считала. Возможно, это характеризует меня так же, как и других. В смысле Джонни ходил к психотерапевту сразу после смерти Рока. И Эмили — кстати, этого тоже ее отец не знает — уже несколько лет посещает того же терапевта. Она пришла ко мне, я все для нее устроила. И еще я верю, что никакого клейма на них за это не должно лежать. Но я достаточно старомодна и жалею, что нашим детям все это понадобилось. Так что я далека от оптимизма.

— По словам Джессики Говард, это вы предложили Эмили изучать медицину. Как она предполагает, вас беспокоило, что некому нести знамя Говардов. И эта ноша упала на плечи Эмили.

Гневный румянец окрасил щеки Сандры, напомнив мне разлитое на белой скатерти вино.

— Никакая это не ноша. Просто удивительно, как Джессика умеет все перевернуть. Эмили хотела заняться медициной, все еще хочет, она…

Сандра спохватилась, легонько рассмеялась и скривила губы, как бы признавая, что не сдержалась, дала волю гневу.

— Извините меня, мистер Лоу. Родственницы, сами понимаете. Джессика… не из тех, с кем всегда легко общаться. Я уверена, выйти замуж и попасть в такую семью, как наша, непросто. Но ее собственное чувство неполноценности, желание постоянно находиться в центре внимания не облегчало ситуацию. Она в этом году даже не пришла на похороны моей матери. По словам Джессики, они никогда не ладили, а притворяться, потому что моя мать умерла, настоящее ханжество. Не важно, что речь шла и о матери ее мужа; ее гребаный эгоизм…

— Эмили присутствовала на похоронах?

— Разумеется. Они с бабушкой были очень близки. Но послушайте, я вовсе не хочу… я не хочу лезть так глубоко. Совсем не обязательно корни проблем Эмили нужно искать именно там…

— Я думаю, семья — главное, — подытожил я. — По моему впечатлению, Эмили ужасно зла на Говардов. Зато, что существует какая-то великая традиция, эталон, которому она должна соответствовать. Ей хочется, чтобы ее оставили в покое.

Сандра кивнула.

— Ей девятнадцать, она только-только поступила в колледж, перед ней новая жизнь. Возможно, все так и должно быть. Джонни ударился в другую крайность, он обожает говорить насчет Говардов так, как будто мы настоящая империя на марше, все высшие существа. Наверное, в этом возрасте нормальнее слегка отойти от семьи.

Я несколько успокоился, выслушав ее. Конечно, шантаж никуда не делся. Но хотя бы источник неприятностей Эмили оказался не таким серьезным, каким мог бы быть.

Мы немного постояли молча. Пламя, отражаясь в темном стекле, казалось, окутывало комнату красным маревом; поленья в камине плевались и шипели. Сандра улыбнулась, и на этот раз я ответил на ее улыбку. Она подошла ко мне совсем близко, я чувствовал ее дыхание на своем лице, аромат ее терпких духов, ее неожиданное желание. Я сглотнул и сделал шаг назад. Сунув руку в карман, потрогал приглашение на мессу, найденное под «дворником» своей машины у клиники Шейна Говарда, и решил рискнуть.

— Ладно, Сандра, — произнес я. — Вы помните кого-нибудь по имени Стивен Кейси?

— Нет, — ответила она.

— Он умер в День поминовения усопших в 1985 году, — сказал я.

Ее глаза обежали комнату, вернулись ко мне, потом снова скользнули в сторону. На нее было почти больно смотреть. Сандру спас телефон. Она вышла из комнаты, чтобы ответить на звонок, а я уставился в огонь и попытался вспомнить, когда в последний раз я удивлялся, если кто-то мне врал. Я смотрел на огонь и старался вспомнить лицо моей бывшей жены. И не смог.

Я прошел через дверь, ведущую к передней части нового дома, остановился и выкурил сигарету. Передо мной раскинулся сад, спускающийся вниз, и дорожка из гравия, по-видимому, ведущая к шоссе. Я подивился, почему Сандра Говард не ездит к дому этой дорогой. Но поскольку я уже и так сомневался, является правдой хотя бы что-нибудь из сказанного ею мне, вопрос не показался мне заслуживающим внимания. Еще я задумался, стоит ли хвалить самого себя за то, что я поймал ее на лжи, таким образом разрушив чары, которыми она меня опутала, или расстраиваться из-за своей податливости чарам любой красивой женщины, проявляющей ко мне хоть какой-то интерес. Может быть, дело в Джессике Говард, зацепившей меня, или, возможно, в порнографических экспериментах ее дочери. Мужская похоть — упрямая и смешная болезнь; ей порой не свойственны проявления сочувствия и понимания; иногда она доводит нас до уровня психа из итальянского фильма, сидящего на дереве и орущего: «Хочу женщину!»

Я проверил свой сотовый и обнаружил, что снова звонил Дейв Доннелли. Я прошел немного по дорожке, собираясь позвонить ему, когда заметил круглый пруд в нижней части сада.

Когда я приблизился к нему, в траве засветились огни охранной сигнализации, но я успел заметить пруд. Он выглядел больше, чем пруд в саду у Шейна Говарда, и не так красиво украшен: низкая грубая гранитная стена, примерно фута три воды, песчаное дно. Никакого мрамора, хрустальных украшений, никакого ощущения мемориала. Я оглянулся назад, на дом: башни и зубчатые стены Рябинового дома возвышались над новой пристройкой и в тумане, казались призраками — будто фантомный дворец из готического романа.