В Рябиновом доме, когда я туда вернулся, все оставалось тихо. Я прошел по заднему коридору, увешанному эстампами с бегов, где у каждой двери имелся маленький фонтанчик со святой водой. Мне попались две великолепно меблированные викторианские гостиные с тяжелыми портьерами, мебелью красного дерева и фарфором и неизбежными портретами доктора Джона Говарда, к которому, вероятно, художники становились в очередь. Пара дверей оказались заперты, некоторые вели в пахнущие плесенью ванные комнаты; имелась там также спальня с коричневым кожаным диваном и письменным столом, стены ее были увешаны дипломами и грамотами, очевидно, принадлежавшими Говарду, затем комната, где свет не зажигался. Я распахнул дверь, прошел к окну и раздвинул шторы. Это была комната маленькой девочки с изображением Спящей красавицы на обоях. Там имелся прекрасный кукольный домик, плюшевый медведь и голубой поросенок с одним ухом, лежавший на подушке и как будто ожидавший возвращения хозяйки. В шкафу висели многочисленные платья и юбки, по размеру примерно на девочку лет одиннадцати-двенадцати, включая школьный фартук и килты в красную и зеленую клетку; в ящиках лежали топы, шорты и белье такого же размера. Нигде не было и намека на пыль — все выглядело свежим и чистым, пахло лавандой. Я прошел через комнату и присмотрелся к кукольному домику, стоявшему на столике около окна. Это была модель Рябинового дома — такую же я видел в комнате Эмили, но с двумя отличиями: за этим домом сзади не имелось сада, и крыша у него снималась. Я повернул домик и только успел поднять крышу и заглянуть внутрь, как распахнулась дверь за моей спиной.

— Какого черта ты здесь делаешь? Кто разрешил тебе шляться по дому?

В дверях стояла Сандра Говард в белой хлопчатобумажной рубашке, волосы стянуты назад, в лице ни кровинки, глаза сверкают.

— Я просто решил оглядеться, — ответил я, с трудом выдавливая слова. — Это была твоя комната?

— Разумеется, это не моя комната… да-да, моя, только давно, пошли отсюда скорее…

— Почему она так сохраняется? Как будто…

— Она вовсе не сохраняется, я уехала в школу, вот и все, и никакого «как будто», ничего, а теперь, ради Бога, убирайся отсюда!

Голос ее стал жестким, визгливым, грубым, с нотками истерии. Я прошел мимо нее в широкую дверь. Она постаралась не встречаться со мной глазами.

В холле я подождал, чтобы пожелать ей спокойной ночи, но она не появилась.

Когда я закрывал за собой двери Рябинового дома, перед моим мысленным взором стояли две картинки. Одна — загнанное выражение в глазах Сандры. Тень, набежавшая на ее внезапно помрачневшее лицо, когда она сказала: «У нас у всех были свои беды». На другой было то, что я увидел под крышей кукольного домика: Мэри и Иосиф, какие-то мужчины и ангел над детской люлькой; кукла Барби на четвереньках с дырой, обведенной красным, между ее раздвинутых ног; кукла мужчины на коленях между ее ног, за дырой. На внутренней стороне крыши написано крупно: «Я должна стыдиться себя».

Я поехал в Бельвью к «Хеннессу», где за деньги можно купить все, и Томми встретился со мной на автостоянке и дал маленькую бутылочку с жидкой экстази.

— Смотри поосторожнее, приятель, — предупредил он. — Очень легко переборщить, особенно если с выпивкой.

— Ладно. Спасибо, Томми.

— Ты уверен, что на правильном пути? — спросил он. Он так привык к тому, что на меня можно положиться, что когда ему казалось, что я колеблюсь, Томми становился очень мрачным и покровительственным. Это всегда вызывало у меня улыбку, и я всегда этому радовался.

— Я воспользуюсь этим только в случае крайней необходимости, — пообещал я.

В небольших дозах жидкий экстази действовал как обычная таблетка, но в сочетании с алкоголем мог свалить мужика с ног. Я не любил им пользоваться, но часы тикали все громче.

Я ехал сквозь ночь с опущенными стеклами — влажный ветер задувал в машину, — старался дышать глубже и осознать, что только что видел. Я вспомнил, что сказал Дэвид Мануэль: «Имеет значение то, что случилось двадцать, тридцать лет назад». Я задумался, как много он может знать и что еще рассказала ему Эмили. Подтвердила ли она, что Сандру изнасиловал собственный отец? Что она дополнительно рассказала о себе? Я позвонил Мануэлю, но телефон был отключен. Я оставил послание, что еду, но опаздываю.

Когда я въехал на площадь, то ясно почувствовал запах дыма. Спутать его с туманом на этот раз было невозможно. Я вылез из машины и увидел, что дым идет с верхнего этажа дома Мануэля. Пожарной машины пока не было, только несколько соседей собрались и, очевидно, семья Мануэля, в истерике мечущаяся по саду. Я узнал жену Мануэля, стоящую в дверях.

— Миссис Мануэль, я Эд Лоу. Я встречался с вашим мужем сегодня утром. Я детектив.

— Он там в ловушке. Пожалуйста, попытайтесь его оттуда вытащить.

Высокая девушка лет пятнадцати, с такими же темными волосами, как и у жены Мануэля, плакала. Она повернулась ко мне.

— Уже лестница горит.

Я вошел в дом и попытался подняться по лестнице. К третьему этажу дым слишком сгустился, и жар стал невыносим. Я не смог двинуться дальше, не видел открытого пламени, но слышал треск, как у какой-то адской машины.

Я спустился вниз и через кухню вышел в сад. С первого этажа вверх до третьего вела ржавая пожарная лестница. Я влез на плоскую крышу кухни и взобрался наверх, до крыши. Через темное окно чердака я видел яркие языки пламени, яростно пожирающие все вокруг. Разглядеть Дэвида Мануэля мне не удавалось, и я решил, что он потерял сознание, надышавшись дыма. Крыша была сделана из цементных плиток, и я решил, что надо попытаться отломить несколько расшатавшихся, бросить их в окно и разбить его. Тогда приток воздуха вернет ему сознание, но я боялся, что одновременно огонь может разгореться еще сильнее. Как выяснилось, мой план и сомнения оказались напрасными. Я бросил плитку в окно; она отскочила от двойного стекла, прокатилась по крыше и свалилась с высоты третьего этажа, разбившись вдребезги о булыжную мостовую. Как будто вызванный каким-то духом, Мануэль внезапно появился в окне — призрак в зеленом, руки и плечи в огне. Руки потянулись вперед, чтобы открыть окно. Когда он распахнул его, языки пламени за его спиной взметнулись выше, изнутри послышался рев пламени и Мануэль выпал из окна головой вперед на крышу надо мной. Теперь горели и его спина и длинные волосы. Он судорожно дергался, как насекомое, попавшее на гриль. Я позвал его, но он уже ничего не слышал, ничего не видел. Он на четвереньках сполз по крыше, и мне показалось, что он собирается прыгнуть вниз. Я протянул руку, чтобы схватить его, но тут он встал, сделал шаг в ночь и упал, как горящий ангел, вниз, в сад.