При охлаждении и безчувствии мысль трудно будет удерживать при словах молитвы, но все же возможно. Делать надо наперекор себе... Это преутруждение себя и будет средством преклонить Господа на милость и возвратить благодать. А бросать молитву никак не должно. Святой Макарий говорит: «Увидит Господь, как искренно желаем блага этого... и пошлет». Молитву же против охлаждения возсылать своим словом пред правилом и после правила... и в продолжении его к Господу взывать, как бы преднося пред лице Его мертвую душу: видишь, Господи, какова она! Но рцы слово и исцелеет. С этим же словом и в продолжение дня по часту обращаться к Господу.

Ничто существенно доброе не укореняется в нас без Него <Господа>. Если так, то предать Ему себя следует. Не прекращать однако и своих трудов и усилий, только упования на них не полагать и ничего от них не ожидать, если Бог не благословит.

Без Господа никакое добро не укореняется в сердце.

Таков уж закон: противиться себе в худом и нудить себя на добро. Сие и означают слова Господа, что Царствие Божие нудится и нуждницы восхищают его. От этого и следование за Господом есть иго.

Все, что Господом учреждено, благодатно есть... И всякому все дается даром. Но иначе бывает в отношении к отпадающим от Господа... Тут неизбежен и собственный труд умилостивления Господа, и тем больший, чем чаще и грубее были отпадения. Искренность и сила сокрушения много сокращают сей труд умилостивления, но не исключают его. И совесть падавшего не смеет вдруг все себе присвоить... Тяготится и отчуждается. Вот тут в этом труде умилостивления многопомощны молитвы святых, и паче Матери Божией, и живых доброхотов молитвы много помочь могут. Когда в первый раз кто приходит к Гос поду приходящий приемлется сразу... а кто по падениях, не сразу. И тому долго приходится томиться, пока умилостивит Господа... Это свидетельствуют опыты многократные. Принятие падших опять в милость после трудов отзывается в совести. В древней церкви падшие публично несли покаяние... Этим не нарушается право приступать ко Господу, а только устанавливается порядок помилования.

По сему праву приступать ко Гос поду падший и ищет умилостивления. И сей приходящий не изгоняется вон, но держится еще в передней, или в сенях, по причине предшествовавшей неверности. Потому и надежду помилования он имеет, что Господь пришел взыскать погибшее... Но все же потрудись... ищи и толки в двери милосердия.

Мы слепы и не видим сего... А не видевши, ропщем... и хульно о Боге думаем, будто Он не прав. А Он все устрояет наилучшим образом.

В пустыне кто живет или в монастыре, или в миру содевает свое спасение, всякому неотложный закон очистить сердце свое от страстей.

Борьба со страстями обща всем... и длится всю жизнь. Самая жаркая борьба занимает средину жизни духовной. Начинается вместе с обращением души к Богу и разгорается... Потом стихает...

Страсти в нас, но самостоятельности в нас не имеют. Разум, например, есть существенная часть души, и его никак отнять нельзя, не уничтожив душу. А страсти не таковы. Они превзошли в естество наше, и выгнаны из него быть могут, не мешая человеку быть человеком, а напротив, быв изгнаны, оставляют человека настоящим человеком, тогда как присутствием своим портят его и делают из него лицо, во многих случаях худшее животных.

Держитесь одного: как замечено страстное, тотчас вооружаться против него гневом и неприязненным разсерчанием. Это разсерчание в мысленной брани такое же имеет значение, как при нападении злого человека подать его сильно в грудь.

Страсти не суть какие-либо легкие помышления или пожелания, которые являются и потом исчезают, не оставляя по себе следа: это сильные стремления, внутреннейшие настроения порочного сердца. Они глубоко входят в естество души и долгим властвованием над нами и привычным удовлетворением их до такой степени сродняются с нею, что составляют, наконец, как бы ее природу.

Бесноватые не одни те, в которых буйство беса видимо обнаруживается. В наибольшей части в бесноватых бесы смиренно живут, лишь чрез внушения заправляя их страстными делами и усиливая деятельность свою в ту пору, когда кто задумывает покаяться и исправиться.

Страсть ослепляет, а враг туману подпускает. И мучится человек, и то диво, что ему хочется мучиться и не хочется отстать от мучения.

Грешник будто связан, будто в узах, и притом болезненных, въевшихся в его тело.

...Мучительство страстей съедает и ду шу, и те ло. Грешник есть существо тлеющее.

Они <страсти> вносят и в душу и в тело разъедающий яд.

Этот ад <страстей> начинается еще здесь; ибо кто из людей страстных наслаждается покоем? Только страсти не всю свою мучительность обнаруживают здесь над душою: тело и общежитие отводят удары их; а там этого не будет. Они со всею яростию нападут тогда на душу.

...Страсть тем злее и преступнее, чем злее и безнравственнее ее предмет, чем существеннейшия нарушаются ею обязанности и чем она застарелее.