Шрифт:
Приговоренных стали подкалывать сзади пиками. Они побежали. И так скрылись в улице за народом. Народ молча смотрел на все. Да, видно, Тимофей Тургенев за свое короткое воеводство успел насолить царицынцам. Вообще поняли люди: отныне будет так — бить будут бояр. Знать, это царю так угодно. Иначе даже и сам Стенька Разин не решился бы на такое.
Только один нашелся из всех — с жалостью и смелостью: отец Авраам.
— Батька-атаман, — сказал отец Авраам, — не велел бы мальчонку-то топить. Малой.
— Не твое дело, поп. Молчи, — сказал Степан.
Подошел Матвей Иванов. Тоже:
— А правда, Степан Тимофеич… Парнишку-то не надо бы…
— Молчи, — и ему велел Степан. — Где Родионыч?
— Дрыхнет Родионыч, где…
— Смотри лучше за атаманом своим. Зачем много пить дал?! Я не велел.
— А то вы послушаете! — горько воскликнул Матвей. — Не велел… А он взял да велел!
— Пошли гумаги приказные драть, — позвал Степан всех.
— Ох, Степан, Степан… Атаман! — дрогнувшим голосом вскрикнул вдруг Матвей. — Послушай меня, милый…
— Ну? — резко обернулся Степан. И нахмурился.
— Отпусти мальца. Христом-богом молю, отпусти. — У Матвея в ясных серых глазах стояли слезы. — Отпусти невинную душу!..
Степан так же резко отвернулся и ушагал к приказной избе. За ним — его окружение.
Воеводу и всех, кто был с ним, загнали в воду, кого по грудь, кого по пояс — кололи пиками. Два казака так всадили свои пики, что не могли вытащить, дергали, ругались.
— Ты глянь! — как в чурбак какой…
— И эта завязла. Тьфу!..
Тела убитых сносило водой. Две пики так и остались торчать — бросили их. Некоторое время пики еще плыли стоймя. Чуть покачивались. И уходили все глубже. Потом исчезли под водой вовсе.
С берега на страшную эту картину смотрели потрясенные царицынцы. Многих, наверно, подавила, оглушила жестокая расправа. Молчали. Неужели же царь велел так? Что же будет?
…На площадь, перед приказной избой, сносили деловые бумаги приказа, сваливали в кучу. Образовался большой ворох.
— Все? — спросил Степан.
— Все.
— Поджигай.
Казак склонился к бумагам, высек кресалом огонь, поболтал трутом, чтоб он занялся огнем… И поднес жадный огонек к бумагам.
Скоро на площади горел большой веселый костер.
Степан задумчиво смотрел на огонь.
— Волга закрыта, — сказал он, ни к кому не обращаясь, раздумчиво. — Ключ в кармане… Куда сундук девать?
— Чего? — спросил Фролка, брат.
Степан не ответил.
8
— Волга закрыта, — сказал Степан. — Две дороги теперь: вверх и вниз. Думайте. Не торопитесь, крепко думайте.
Сидели в приказной избе. Вся «головка» разинского войска, и еще прибавились Пронька Шумливый, донской казак, да «воронежский сын боярский» Ивашка Кузьмин.
— Как ни решим, — чтоб не забыть потом: город укрепить надежно, — добавил Степан. — Вверх ли, вниз ли пойдем, — он теперь наш. Своих людишек посадим — править.
— Ийтить надо вверх, — сказал Ус.
На него посмотрели — ждали, что он объяснит, почему вверх. А он молчал, спокойно, несколько снисходительно смотрел на всех.
— Ты чего это с двух раз говорить принимаисся? — спросил Степан. — Пошто вверх, растолкуй.
— А пошто вниз? Тебя опять в шахову область тянет? — сразу почему-то ощетинился Ус.
— Пошел ты к курвиной матери с шахом вместе! — обозлился Степан. — Не проспался, так иди проспись.
— А на кой вниз? — не сдавался Ус. То ли он на ссору напрашивался. — Чего там делать?
— Там Астрахань!.. Ты к чужой жене ходил когда-нибудь?
— Случалось… Помоложе был, кобелил. — Ус коротко хохотнул.
— А не случалось так: ты к ей, а сзади — муж с топором? Нет? — Степан внимательно смотрел в глаза атамана, хотел понять: всерьез тот хочет ссоры или так кобенится?
— Так — нет; живой пока.
— Так будет, еслив мы Астрахань за спиной оставим.
— Ты-то вниз, что ли, наметил?
— Я не говорил. Я думаю. И вы тоже думайте. А то я один за всех отдувайся!.. — Степан опять вдруг чего-то разозлился. — Я б тоже так-то: помахал саблей да — гулять. Милое дело! Нет, орелики, думать будете! — Степан крепко постучал согнутым указательным пальцем. — Тут вам не шахова область, это правда. Я слухаю. Но ишо раз говорю вам: думайте башкой, а то нам их тут скоро снесут, еслив думать не будем.