Над землей стоял удушливый дым, было нестерпимо жарко, со всех сторон раздавались звуки боя.

Сзади кто-то застонал, и я оглянулся. Лагутин сидел у стены, раненый в грудь. Он с трудом вытирал запекшиеся губы грязной, запачканной кровью рукой и хотел встать, но закашлялся, и на губах появилась розовая пена. Он задохнулся.

Я стрелял до тех пор, пока с удивлением не понял, что израсходовал весь магазин. Кто-то пронзительно закричал от боли визгливым голосом. Я выхватил из "лифчика" новый рожок, но в тот же момент уронил его. Нагнувшись, я начал шарить по земле руками, но магазина не было, он словно исчез.

В ушах стоял непрерывный звон. Способность видеть и слышать восстанавливалась медленно. Ощущения были неустойчивыми, в глазах мелькали какие-то полосы. Едкий дым вызывал обильные слезы, чувство тошноты. Руки дрожали так, что я едва сумел протереть лицо и глаза. Но самое главное было то, что я все еще оставался жив.

Мимо меня, стреляя на ходу, пробежали два солдата. В следующий момент прямо под ними раздался взрыв с ослепительной вспышкой и солдат не стало. Вместо них я увидел бесформенную груду раздробленных костей, внутренностей и окровавленной формы. Из этого кровавого месива, как бы подзывая меня к себе, торчала конвульсивно дергавшаяся обнаженная рука.

Я тут же увидел несколько бегущих боевиков и уже начинало казаться, что они способны выскочить из любого укрытия. Я не слышал выстрелов. Может быть, я был нужен им живым. Я бросился в сторону и, пригибаясь к земле, побежал вдоль какого-то забора. на какое-то мгновенье я забыл, что происходит и почему. Это был бег в никуда.

Вдруг оказалось, что я все еще бежал, ботинки шлепали по пыли. Рывками я неудержимо двигался вперед, точно в конвульсиях дергая ногами. Мне было необходимо выйти из боя. Это желание поглощало все мои мысли и делало нечувствительным ко всему остальному. Я бежал спотыкаясь до тех пор, пока не заплелись ноги, и я грохнулся на землю, пополз и потерял сознание.

Неожиданно очередь прозвучала в моей голове, и я очнулся.

Оба "полосатых" застыли на месте, опустили пониже удлиненные носы и сделали первый залп ракетами. Одновременно грохнули четыре управляемые ракеты. затем машины пошли над селом, виляя юзом, и с каждой до земли стелилось пять-шесть огненных дорожек.

Подошедшие на помощь мотострелки подбирали трупы солдат с перерезанным горлом. Я видел все трупы, роме одного - который мне не суждено увидеть.

Уже при подходе к "коробочкам" нас снова обстреляли. Одному из солдат пробило руку, и она повисла, как мертвая.

Я опустился на сиденье и попробовал заснуть, но вздремнуть так и не удалось. Мое тело нуждалось в отдыхе, но ощущение опасности протестовало против сна. Я погрузился в полудремотное состояние.

Не многим повезет выбраться отсюда живыми. Нас прислали на убой. Не в том дело, как попадешь в Чечню, а в том, как выберешься из нее. В прессе и по телевидению картины войны не соответствовали реальности. В Чечне было хуже, чем в самом страшном аду, о котором только мечтают черти. Мое положение казалось мне совсем безнадежным. Я все чаще ощущал, что останусь здесь навсегда. Уверенность была настолько сильной, что становилось страшно.

Я опять почувствовал, что что-то происходило не так. Война - свидетельство кризиса не только в России. Я оказался слишком стар для этой войны.

8

Сегодня утром около Ката-Юрта были убиты два моих друга, когда на их колонну напал из засады отряд боевиков. Прибывшие в район засады подкрепления обнаружили сгоревшие «коробочки» и сгоревшие трупы.

От судьбы никуда не уйдешь.

Сразу после сообщения я вылетел к месту нападения на «вертушке».

Повсюду валялись тела убитых солдат. Их лица были изувечены до неузнаваемости, у многих выколоты глаза, оторваны руки и ноги, вспороты животы, вырезаны сердца. Тела многих обуглены.

Убийство солдат продолжалось слишком долго. Убивали основательно, систематически. Прежде я не видел ничего подобного.

В 19.30 наша рота вышла на «чистку» в село Карамаш.

В колонне по одному рота шла на север. В полной тишине лишь иногда слышался треск сломанной ветки под ногой. Жара спала и это не могло не радовать.

Я оглянулся на солдат. Против обыкновения, я был ими почти доволен. Может быть, лишь потому, что идти было не сложно. Всегда находилось слишком много причин, влияющих на мое отношение к происходящему. Может быть, во мне опять загорелся огонек мести за друзей. Но данные инструктажа говорили о том, что сегодняшний рейд формальный, и я должен был подтвердить, что в районе нет боевиков и мирная жизнь села уже наладилась. Сегодня в Карамаш привезли гуманитарную помощь, а завтра придем мы.

Мне с самого начала не нравилась эта операция – и не столько сама по себе, сколько из-за того, во что она могла превратиться. Мне надоело шататься по району, не обнаруживая противника и не желая его обнаруживать. Я не сомневался, что и эта операция сводилась к уклонению от встречи с противником под видом его поисков.