– Расскажи мне о ней. Как именно вы познакомились? Что произошло тогда с … – я понял его заминку. Он хотел сказать Крис. – С Габриэллой?

– Зови ее Габи. Так проще – мне нужна была минутка, чтобы понять, с чего именно начать. Ее я заполнил тем, что медленно допил свою порцию виски, наблюдая, как кубики льда понемногу растворяются в тепле напитка.

– Ей было тринадцать лет, когда ее всю разбитую и израненную привезли в больницу, где лежала моя бабушка, которая так и не пришла в себя после обширного инсульта. Уже не могу припомнить, зачем именно я спустился к ресепшн, но именно тогда я впервые увидел Габи. Того, что сделали с ней, мне никогда не забыть. Я даже не уверен, что видел перед собой человека. Скорее кусок отбивной, из которой продолжала литься кровь.

– Ты сказал, что это сделали с ней?

– Двадцать третьего сентября две тысячи первого года в резиденции Андроуса проходил закрытый прием в честь дня ее рождения. Но это конечно был лишь красивый фасад, за которым скрывалась истинная причина сбора всех тех людей.

– О каких людях ты говоришь?

– Крупные бизнесмены и политики. Элита, входящая в круг избранных. В общем, все те, кто попались на крючок Адама и ему подобных, а затем стали их марионетками.

– Я не понимаю… – тяжело выдохнув, сцепил пальцы рук перед собой в замок.

Разумеется, он не понимал. Весь мир считал Адама Андроуса крупной рыбой, ускользающей всякий раз от опасности. Он находился на выстроенном собственными руками олимпе больше пятнадцати лет, и ни что не могло скинуть его оттуда.

Его ненавидели и опасались. Ему завидовали и желали смерти. Но увидеть реальность, которую он прятал за блеском денег и роскоши, люди были не в силах. Только Лафара продолжали связывать с группировкой Черной розы. Не Адама.

Спустившись с высоко стула, я обошел столешницу, и, встав за спиной Вернона, склонился к его уху и стал нашептывать:

– Я говорю о том, что Андроус самый опасный из хищников, водящихся в водоеме денег и власти. За ним тянется шлейф из трупов и крови. Он не знает ни пощады, ни жалости. Даже к маленьким девочкам – я видел, как на его висках и шее выступили вены.

– Что он сделал с ней?

– Ничего. Только скрыл тот факт, что ее изнасиловали, а потом избили до полусмерти. Ему не нужно было расследование. Достаточно заткнуть рты всем в больнице своими деньгами и именем.

– Изнасиловали? – стакан, который был в его руках, падает на пол. В комнате раздается звук разбивающегося стекла, а затем Вернон встречается со мной взглядом. И я узнаю в его глазах прежнего себя. Только его рана не будет столь же глубока, как моя. Потому что его не было там. Как не было и тогда, когда я, ломая себя, завоевывал доверие девушки, которая, казалось, бросала вызов целому миру. Девушки, утопающей ежедневно в собственном саморазрушении.

Он не видел настоящего ада и поэтому никогда не узнает, насколько глубокие шрамы способна оставлять Габриэлла.

– Ты прекрасно слышал меня – я хотел было сходить за совком и щеткой, но услышал, как зашумели осколки под его ногами. Вернон схватил меня, останавливая.

– Так вот что ты имел в виду, говоря, что она знает о насилии.

– Я не только это имел в виду – выдернул руку из его захвата. – С ней случались вещи и похуже.

– Ты все мне расскажешь!

– Это сделаю я – думаю, мы оба вздрогнули от неожиданности, когда услышали ее голос.

– Габи?

– Мне надоело прятаться за твоей спиной, Лео. Я смогу это вынести – присаживаясь напротив стоящих нас с Вером, она складывает руки под грудью и начинает рассказ о своей настоящей жизни.

– С чего обычно начинаются истории? С момента, когда незадолго до рокового события, все было прекрасно? Или же с главной героини? Но это все будет неверным. Даже анализируя свое прошлое много лет подряд, я не нахожу нужных ответов – в доме наступила тишина. Двое мужчине не сводили взглядов с девушки, а та самая девушка, казалось, ушла в глубины собственной памяти. – Грейс Девон всегда была скупа на чувства. Она словно состояла из железа и льда. Суровая, чопорная, несгибаемая. Такой видели ее окружающие. Но не я. Для меня она была глубоко несчастной женщиной, загнанной в угол собственными амбициями и честолюбием. И, разумеется, что такая личность захочет видеть в дочери собственный идеал. Но Эвелин была другой. В ней бурлила жизнь, горела страсть. В пятнадцать, у нее были мечты… Но они разрушались, как песчаный замок при встрече с морской водой. И после уже ничего не было, как прежде.

– Ты говоришь о своем удочерении? – как всегда, натура этого мальчика не позволила ему немного подождать.

– Терпение – благодетель, слышал? – вмешался я.

– А может быть так и лучше? У нас все равно мало времени – Габи напоминала мне о встречи с Эвелин. Но это было лишним.

– Она говорила о своем рождении – взяв свой практически не тронутый стакан с виски, за один глоток проглотил пламенную жидкость.

– Но как рождение ребенка в чужой семье могло повлиять на чьи-то мечты?

– Ты прав, не могло. Только если это был не твой собственный ребенок. Дочь, рожденная вне брака. Дочь, несовершеннолетней матери. Внучка, рождение которой бабушка приняла за позор знатного рода.

– Что?

– Эвелин Девон моя настоящая мать. И она скрыла это от мира, чтобы уберечь себя – я отвернулся, чтобы только не смотреть в безжизненный взгляд той, которая до сих пор верила во внушенные ей слова о том, что она является не более чем грязным пятном на громком имени!

– А что же твой отец? Неужели он позволил произойти всему этому?