Дядя, услышав или скорее почуяв неприятный запах, поморщился брезгливо и плюнул в ноги покрасневшему от конфуза Витьку.

– Сраная интеллигенция! Не тронь говно, вонять не будет, – в сердцах и с горечью произнес дядя и вышел из квартиры.

Камера представляла собой куб, почти правильной формы. В высоту он была не выше 180-ти сантиметров. Нары занимали почти все горизонтальное пространство так, что от них до противоположной стены было всего полметра. В длину можно было насчитать всего четыре коротких шага. Пройдя в камеру, Сергей подождал, пока закроется дверь. Охранник повернул ключ в замке, сдвинул со скрипом засов и ушел. Возле двери вверху слева за решеткой горела тусклая лампа. Ее никогда не выключали, дабы можно было в любой момент увидеть то, что там происходило. В тамбуре же свет не включали, чтобы задержаные не могли видеть того, кто за ними наблюдает снаружи. Охранник ушел, и Шилов остался один наедине со своими мыслями. Нельзя сказать, что мозг его начал лихорадочно работать над тем, что он успел узнать и услышать за этот день. Сергей прилег на нары и прикрыл глаза. В голове все еще мелькали эпизоды произошедшего за день. Ясной и четкой картины пока не было. Уснуть он не смог, так что встал и начал ходить по камере, считая шаги. Закурил сигарету, и подумал, что так можно и время определить без часов, так как дневной свет сюда не проникал. Немного отвлекало. Наступило время ужина. Всем, содержащимся в изоляторе разнесли что-то похожее на пищу, но на Шилова, поскольку он поступил днем, наряд выписан не был, но Сергей этим не сильно расстроился. Ему было не до еды. Выкуривая через равные промежутки времени по сигарете, он немного успокоился. Мысли стали складываться в ровные предложения. Анализируя ситуацию, пришел к выводу, что все это сделано только для того, чтобы психологически его уничтожить. Несмотря на серьезность обвинения, показания свидетелей, что-то все-таки у следствия не складывалось. Устав прохаживаться двумя шагами вперед и назад, Шилов прилег на деревянный настил. Потом мысли стали путаться, и Сергей заснул, вернее просто забылся…

Проснулся от какого-то шороха, вскочил, но ничего не понял. Сергей лежал головой к двери, так что не сразу сообразил, что этот звук идет именно оттуда. Повернувшись лицом к выходу, Шилов понял, что смотровое окошко приоткрыто, и в нем что-то блестело. Все оказалось прозаичнее, – это был чей-то глаз. Неизвестно сколько времени стоявший за дверью человек наблюдал за ним, но, как только Шилов повернулся, тот почти сразу заговорил шепотом.

– Тебя столько раз предупреждали о том, чтобы не лез туда, куда не просят. А теперь сидишь тут и ждешь своего конца. Запомни, что все еще можно изменить. Завтра у следователя сознаешься во всем, и тогда тебе дадут минимум. В противном случае, тебе крышка, – голос закашлялся, – тогда сразу все припомнят. И помочь тебе некому.

Прошептав это, посетитель исчез. Голос был каким-то хриплым, но очень знакомым. Около часа Сергей не мог уснуть, затем просто провалился в темноту.

– Ну, принес? – спросил конопатый и рыжий молодой человек того же возраста что и Витек.

– Принес, принес, Моня, – ответил ему Витек, доставая из кармана золотую цепочку.

– Вот, – сказал он рыжему фарцовщику, – держи. Оцени ее по максимуму, потому что больше ничего нет.

– Фью-ить, – присвистнул Моня, – вещица-то так себе.

– Не свисти, денег не будет, – оборвал его Витек, – эта цепочка еще до революции делана, так что не надо трепаться.

– Видишь, – Витька указал пальцем на пробу на замочке, – такого даже Бендер не видел, а ты говоришь, так себе.

– Ладно, – ответил Моня, доставая из кармана складную лупу.

– Что ж, – произнес он, пожалуй, я дам тебе триста рублей.

– Какие триста? – вскричал, выпучивая глаза Витек, – мало того, что мне пятьсот надо судье отдать, так еще и по морде за нее получил.

– Какому-такому судье и по какой морде, я не знаю, – ухмыльнулся Моня, – но больше чем четыреста не дам.

– Так, давай ее взад – разочарованно прошипел Витек, – я ее кому-нибудь другому продам.

Он протянул руку за цепочкой, но Моня отвел его руку.

– Кому ты ее продашь, балбес? – спросил он Витьку, – тебя тут же заметут менты и тогда тебе уже никакой судья не поможет. Понял?

Он хитро прищурил правый глаз, глядя на собеседника.

Витька поник и рухнул в кресло. Поролон под гобеленом уже давно был промят, так что посадка была жесткой. Он поморщился и замолчал.

– Есть, конечно, вариант, – произнес Моня, почесывая свою шевелюру. Он провел рукой по жестким торчащим во все стороны волосам, будто по язычкам пламени пробежался.

– Какой еще вариант? – устало спросил его Витек.

– Я дам тебе шестьсот рублей, но ты за это окажешь мне услугу.

– Какую? – в голосе Витька прозвучала нотка заинтересованности.

– У твоего деда есть пистолет «Маузер» еще с Гражданской войны, – продолжил Моня, заметив, как его собеседник встрепенулся.

– Есть, – утвердительно ответил Витек.

– Так, вот, – начал Моня развивать тему, – ты мне «Маузер», я тебе сейчас даю шестьсот, а за него еще добавлю тыщу. Идет?

Услышав названную сумму, которую в то время советскому инженеру и за год не собрать, Витька нервно заерзал задом в жестком кресле.

« – Что-то этот мошенник темнит», – подумал Витек, глядя на рыжего фарцовщика, а вслух спросил.

– Но это же уголовное дело. Так?

– Да какое там дело? – осклабился Моня, ухмыляясь, – оружие старое, дареное. Чего там?

– Так ведь он его за службу в Черноморском ЧК получил, – ответил Витек, боясь уже и продешевить.

– Тем более! – уверенно сказал Моня, – что же он жаловаться побежит? Он, поди, уже на ладан дышит.

– Дышит-то, дышит, – задумчиво ответил Витек, – только боязно как-то.

– Я тебя что, трусы заставляю снимать? – давил Моня, – Тебе же надо.

Витек представил себе кучу червонцев и «горчичников», и во рту у него пересохло.