– Всегда есть надежда…

Такими словами перекидывались работники госпиталя. Те, кто пришел утром, говорили бодро, те, кто дежурил ночью, валились с ног от усталости и разговаривали тихо и неохотно. Госпиталь напоминал огромный улей, где с утра до поздней ночи сновали взад и вперед люди, толкали друг друга, кричали, бегали по длинным, узким коридорам. Кто-то выздоравливал, кого-то готовили к операции, кого-то ругали за медлительность. Врачи и санитары выбегали на улицу покурить между операциями. Медсестры сносились как угорелые с чистыми бинтами, с носилками, с окровавленными простынями.

Элис Барнхем видела эту картину каждый день. Иногда утром, как сегодня, иногда вечером. Она так привыкла к людским страданиям, что почти не обращала на них внимания, а ведь первые недели в госпитале были для нее очень тяжелыми. Вид крови, гноящихся ран, тяжелый запах и самое страшное – тела умерших людей! – к этому нелегко привыкнуть. Но она привыкла.

В госпитале ее очень любили. Не только за добрый нрав, но и за необыкновенную внешность, которой наделил ее господь. Элис хотелось думать, что она похожа на мать, которой давно не было на свете. Каждый год они с отцом отмечали дату ее рождения и дату смерти. В раннем детстве у Элис еще сохранялись смутные воспоминания, но когда ей было лет семнадцать, она честно сказала отцу:

– Знаешь, папа, а ведь я ее совсем не помню, – и улыбнулась виноватой улыбкой.

Мистер Барнхем тогда печально покачал головой.

– Ты не виновата, дочка. Ты была совсем ребенком, когда она покинула нас.

– А какая она была? Я на нее похожа?

– Что ты! Она была светловолосой и тоненькой, и у нее были большие голубые глаза.

Элис вздохнула тогда. Значит, они были совсем не похожи, потому что она была брюнеткой среднего роста, чуть полноватой, с высокой большой грудью и тонкой талией. Красоту ее ног оценить было довольно трудно из-за длинной пышной юбки и накрахмаленного передника, спускавшегося почти до самого пола. Но все не сомневались, что ноги у нее тоже очень красивые. Однако самым замечательным было ее лицо – такое чудесное, нежное с большими карими глазами и с пухлыми губами и чуть вздернутым носиком. А уж если мисс Барнхем улыбалась, то всем открывалась ее ослепительная белозубая улыбка и ямочки на щеках. В госпитале не было ни одного мужчины, который мог бы остаться равнодушным к ее красоте, и все без исключения считали ее совершенством.

– Доброе утро, мисс Барнхем! – Позвольте вам помочь, мисс Барнхем, голубушка!

– А вот и мисс Барнхем заступила. Теперь день пойдет быстрее. – так они приветствовали ее с утра и улыбались ей весело.

Правда, мужчины есть мужчины, особенно военные. Их вниманием не были обделены и менее красивые девушки. Люди изголодались по любви, и, не смотря на страдания, кровь и смерть, воздух в госпитале был словно пропитан любовью. Мужчины вели себя здесь по-особенному. Среди них попадались обаятельные и не очень, из богатых и совсем бедных семей. У кого-то были жены и невесты, кто-то был всегда одинок. Но здесь они словно забывали об этом. Каждый делал вид, будто сестра из госпиталя Уилоби, даже самая некрасивая и непривлекательная – предел его мечтаний. Начинались ухаживания, соблазнения, записки с признаниями, попытки назначить свидание. Многие девушки попадались на это. Например, Мэри Грант сошлась с одним капитаном, ходила за ним как за ребенком (у него было тяжелое ранение плеча) и, конечно, переспала с ним несколько раз. Она рассчитывала, что когда он окончательно поправится, они смогут пожениться. Может капитан ей пообещал, а может Мэри сама нафантазировала. Только, когда он поправился, за ним приехала жена. Капитан любезно представил ей Мэри.

– Вот, дорогая, эта девушка выходила меня. Она просто ангел. Без нее я бы точно пропал.

– О! Благодарю вас! – супруга капитана схватила Мэри за руку и тряхнула ее энергично. Она ни о чем не догадывалась. – Вы сама доброта!

В знак благодарности супруги оставили Мэри немного денег, и счастливые, покинули госпиталь, а Мэри долго плакала в кладовой с отвращением глядя на тоненькую грязную пачку на краю стола.

В госпитале долго обсуждали этот случай, и у всех было разное мнение. Одни говорили, что капитан – негодяй и поступил с Мэри очень подло. Другие посмеивались и считали, что Мэри сама хотела «поймать» его, но он оказался умнее.

– Ей еще повезло, что она не забеременела, – утверждала Лиза Кендал, девушка симпатичная и весьма увернная в себе. – Полгода назад одна медсестра уволилась, потому что осталась с ребенком, а ее сержант уехал домой и думать о ней забыл.

– Разве нельзя было пожаловаться начальству? – робко спрашивали девушки.

– Кому? Да и доказать еще надо. Девушка должна думать своей головой. Вот ты, Кэти, так и таешь, когда твой лейтенант Аллен пишет тебе любовные записки и целует ручки.

– Я ничего такого ему не позволяю! – возмущенно оправдывалась Кэти, миловидная толстушка лет двадцати.

– Все так говорят! – отмахивалась Лиза. – Начинается все с записок, а кончается ребенком.

Девушки задумывались. Почти у каждой был в госпитале поклонник или мужчина, который ей очень нравился. Наслушавшись таких разговоров, девушки твердо решали про себя, что не позволят никаких вольностей, пока не получат предложения. Остаться с ребенком, без помощи, без мужа в такие тяжелые времена – это участь, которой не пожелаешь и врагу.

Но шло время, и все забывалось. Кто-то не мог устоять против ласковых объятий и красноречивых обещаний. Кто-то добивался своего и, дождавшись предложения, уезжал со своим женихом или мужем начинать новую жизнь.

Все это было не для Элис.

Ведь у нее был Грем. Самый лучший мужчина на свете.

Она совсем скоро выйдет замуж, и уж Грем-то ее точно не обманет.

Она даже не старалась быть верной. Просто для нее на свете был один мужчина. Поэтому Элис с легкостью отшивала всех ухажоров и вела себя с ними как с маленькмим детьми, беспомощными и глупыми. Поведение ее было настолько безупречным, что вскоре все раненные почувствовали, что добиться внимания мисс Барнхем, пожалуй что, невозможно. Они были почтительны и смотрели на нее с обожанием, но никогда не пытались грубо приставать к ней, предпочитая заняться кем-то более доступным.