Где-то в далеком будущем это было. Жил там один народ. От далекого прошлого им досталось, кроме всякого другого наследия, одна, скорее всего, техническая установка. Установка эта досталась народу так давно, так давно, что никто уже и не помнил, от кого она им досталась и для чего изначально предназначалась. Но народ применял эту установку всегда как силовую. На ней пахали землю и ездили на рыбалку. Словом, она служила вполне как колхозный трактор. Время от времени, в дни обязательного профилактического ремонта, какой-нибудь головастый механик разбирал установку до такой глубины, куда хватало руку засунуть. И каждый раз производили какое-нибудь рационализаторское улучшение – что-нибудь добавляли, прилаживали, привинчивали. Так, что со временем агрегат этот все время эволюционировал в сторону технического прогресса: кто-то приладил сверху второй бензобак, кто-то – большой аккумулятор и капот, кузов и кабину. Одним словом, эволюция на месте никогда не стояла, а поскольку новшества всегда прилаживались снаружи, то все более ранние детали закрывали старые, оказывались под слоем новых. И таким образом, чем глубже в механизм залезаешь, тем все более и более древние его конструкции встречаются. Когда какие-то непонятные детали находили в глубине агрегата, если мотор не глох без них – их вытаскивали и выбрасывали как лишний вес. Один раз даже какой-то особенно рукастый рационализатор и молодой инженер расстарался и залез отверткой так глубоко, что-то там отвинтил и вытащил оттуда – крыло. Крыло? Зачем бы здесь крыло? Выкинули, сильно проржавевшее было крыло. Если бы поновее, можно было бы вентилятор из перьев сделать или веер, а так – выкинули за ненадобностью, а потом и второе крыло там нашли. Выкинули много еще всякого старого и ненужного. Не понимают в народе, что многие агрегаты раньше летали. Вот и у грузовиков, и у легковых автомобилей есть крылья, и даже у велосипеда они есть. Просто они не летают теперь, вот и превратились в рудименты – остатки, ушли «вглубь». Зато у них появилось хорошее другое предназначение – они улавливают летящую из-под колес грязь. Да, крыльями улавливают грязь, а для чего еще, простите, автомобилям крылья – грязь ловить.

…Вот лысый камень на склоне горы. Камень похож на череп. Череп выше двух километров над уровнем моря – череп героя. Каждый герой умер от любви или от ненависти. Это видно по позе: он умер от битвы с горой. Это видно по горе: череп лежит головой в гору. Я последовательно записываю легенду о павшем лысом герое и прочую ерунду. Окружающим камням кажется, что записывается обязательно что-то важное, мнительным кажется, что обязательно про них. Это пугает камни – они вынуждены раздвигаться и пропустить меня в Тар-Тар! Потому что Время!

– ?

– Потому что время – их противник.

– Ну и что?

– Но ведь мало ли что!?

Крым, юг, рай.

Крашу фронтон чердачного окна на маминой даче.

Вот ползет паучок по пыльному полу.

Бывают всякие паучки – но этот мельче всяких других паучков.

Совсем маленький, как самый маленький муравей.

«Парень» серьезный, молчаливый. Метафоры понимает, но, как у них заведено, комментариев не дает. «Пол-булавочный» бронированный скороход, отсюда не видно, но, скорее всего, не улыбается. Все у него устроено серьезно, как у его «взрослых» братьев: та же форма бегуна, пропорции, все лапы те же в латах и «на местах», догадываюсь – это тоже хищник.

Отложил кисточку, понимаю паучка. Понимаю, что он чувствует и что дышит… через восемь трубочек под мышками сопит. Как автомобиль, через свои выхлопные трубки пыхтит, совершенно механический и бессознательный, как двигатель внутреннего сгорания. Я (теперь как он) – смотрю через свои четыре пары глаз и четко отслеживаю действительность. Беззвучно – бесстрастную. Такую же огромную и далекую, как лес и горы вокруг – через смотровые щели бронетранспортера. Верхние мои глаза говорят мне, что наверху небо и нет воробья, который может меня склевать. Передние глаза сообщают границу света и тени и говорят мне, что я скоро выберусь на солнышко. Боковые нижние мои гляделки говорят и боковерхние «фары» тоже говорят. Каждый из восьми моих глаз фасетчатых, как хрустального стекла ваза: ограненная тысяча прозрачных площадочек собраны в один глаз и каждая площадка отражает (быстро фотографирует) видимую ей часть Вселенной. Посылает туда, внутрь ко мне, в мозг, свои изображения. Мозг мой – из трех нейронов сотворенный, но в нем складывается вся «общая картина мира». И происходит это на бегу! Я-то все время бегу! Остальные органы коммуникации-локации пространства – слух, вкусовые ощущения, способность чувствовать запахи – у меня находятся на некоторых специально чувствительных волосках на ногах. Пригрело солнце, и мои гидравлические приводы ног несут меня туда, где теплее.

Конец ознакомительного фрагмента.