Полина Ивановна куда-то засобиралась.

– Ба, – спросил я ее, – ты куда?

– Да к соседям я.

– А к кому?

– Да к Номику, я недолго. – Номик был старший мальчик с нашего двора, к родителям его иногда захаживала

бабушка.

– Ты, правда, скоро придешь?

– Приду, приду, скоро, – сказала она и вышла. Я в нетерпении ожидал Деда Мороза, повторял стишок, который должен был продекламировать ему перед тем, как получить подарок, очень боялся сбиться. А перед глазами маячил серый игрушечный крейсер, на который в последнее наше посещение «Детского мира» у мамы не хватило денег. Этот деревянный крейсер можно было бы пускать по настоящей воде в корыте, или даже в море, когда мы поедем летом купаться в Пириту. Отец тем временем размещал домик среди ватных снегов. Раздался стук в дверь.

– А вот и Дед Мороз! – воскликнула мама и побежала открывать.

На этот раз Дед Мороз был не такой, как раньше, – не в голубой, а в красной шубе, да и росточком поменьше, но когда он заговорил, я закричал от восторга, узнав совсем не измененный, не умеющий ломаться голос со знакомой хрипотцой.

– Ма, да это же Ба!

– Да нет же, – уверяла мама, смеясь, – это Дед Мороз, только голос у него похож на бабушкин.

Я в недоумении, задрав голову, смотрел на Деда Мороза – как будто все в порядке: белая борода, шапка, глаза, хоть и похожие на бабушкины, но без очков… И вдруг между воротником и шапкой я увидел нечто такое, что разом решило все мои сомнения.

– Уши! – обрадовано закричал я. – Бабушкины уши! – и радостно обхватил красную шубу. Действительно, эти небольшие круглые уши с комковатыми мочками невозможно было перепутать ни с какими другими.

– Да нет же, нет, – смеялась мама, – бабушка у соседей. Дальше, однако, все шло своим чередом. Заикаясь от волнения, я прочитал какой-то стишок и получил в награду желанный подарок: серый длинный крейсер с орудийными башнями, трубами, сиренами и даже спасательными шлюпками. Он стоял на полу, вполне готовый к походу.

Дед Мороз как-то уж очень быстро ушел.

– Ну, мне пора, пора, – говорил он, ретируясь, так знакомо окая.

Отец зажег огонек, в домике засияла розетка окна, свет проникал через полупрозрачные бумажные стенки, но я вдруг представил, что там, внутри, ничего нет, кроме лампы и ваты, и мне неожиданно захотелось эту пустоту кем-нибудь заселить.

Мы усаживались у маленького, как ожившая фотография, экрана нового чуда того времени – телевизора «КВН». Вернулась бабушка.

– Ба, это была ты? – спросил я ее.

– Да нет же, я к Номику ходила.

– Нет, это была ты, ты была, теперь я знаю, настоящего Деда Мороза нет! – объявил я торжественно, и пусть все утверждали обратное, я так и остался непоколебимо уверенным в своем открытии.

Это была первая тайна взрослых, разгаданная мною в жизни.

Ноябрь – самый отвратительный месяц в Москве. От роскошных осенних одеяний аллей и парков достойных подворья московских царей остались лишь черные скелеты, бесполезно молящие милости у хмурого неба, снег еще не убелил землю, отчасти возмещая скудность небесного света, и земля черная, слякотная с коварными для мелкой городской обуви лужами на тротуарах. Преобладающий тон – чернота и серость, даже скользящие по Кутузовскому проспекту иномарки какие-то тусклые, как обсосанные леденцы.

Ветер холодный, лезет повсюду, в любую щелку, поэтому иду, подняв воротник, мечтая поскорее добраться до метро. Позади – Триумфальная арка с воинами в эллинистических латах и шлемах, вздымается в боевом порыве колесница – аллегории русской победы. Но как странно выглядит здесь среди гигантских коробок эта сосланная коммунистами подалее от центра Триумфальная арка, как музейный экспонат, для которого не нашлось лучшего места, а не часть живой истории. Так и для русского человека – славная история его отечества как бы вне его… Вот эти дома, эти кубики-рубики, магазины и коммунальные платежи – это его, а Триумфальная арка нечто далекое, малопонятное, некий факультатив сознания…

Ветер просто ледяной, да еще мокрый… Мерзкий месяц, мерзкий день… И вдруг на обочине ящики, лоток с весами, черноусая смуглая физиономия какого-то Оглы. Он плохо одет, продрог под московским негостеприимным ветром. Двадцать лет прошло со времени моей первой поездки в Армению. Казалось бы невероятное случилось за это время. «Несокрушимый и нерушимый» СССР раскололся, как бы сам собой, на полтора десятка гордых своей независимостью государств. Гордая не имеющая ресурсов, исключая булыжники, Армения тут же объявила независимость, особенно гордый Азербайджан, богатый плодородными долинами и баснословной нефтью, почти одновременно с ней. Но ресурсы (как впрочем, и булыжники) не помогли и Олгы мерзнет среди московской холодной серости, но в ящиках, о чудо…! – среди всей этой серости, грязи, холода – краснобокие, громадные, один к одному яблоки покрытые каплями дождя, можно представить себе какие они крепкие, холодные, хрусткие…

Да, это было тогда, 80 лет назад… Маленький оборвыш, нищий, совершил единственную в жизни кражу: украл яблоко на ереванском базаре для умирающего от тифа в госпитале отца, моего деда Левона. Он долго бродил по базару с прилавками ломящимися от недоступных спасительных яств: овощей, фруктов, бастурмы и прочих чудес восточной гастрономической фантазии, от которой и у обкормленного до тошноты человека слюнки потекут… бродил, собираясь с духом совершить то, что никогда не совершал в жизни, сын волостного писаря, награжденного русским царем медалью за безупречную честную службу, сын уважаемого земляками члена суда присяжных и заседателей, наследник священнического рода… наконец, улучшив момент, выхватил яблоко – большое, краснобокое и спрятав между дырявой, грязной рубашкой и покрытом струпьями телом скрылся в толпе.