– Позвони в управление, скажи, что организуем засаду. Бугаев позавчера уехал, предположительно в Баку. Будет, вероятно, сегодня вечером или завтра в течение дня. Передай, что на квартире нашли примерно два килограмма героина. Ну, и так далее.

Заметив вошедшего в комнату Дронова с обрезом карабина в руках, я добавил:

– И еще обрез кавалерийского карабина калибра семь шестьдесят два. Скажи, что помощи не требуется, справимся своими силами…

Последующие часы прошли в томительном и изнуряющем в своем однообразии ожидании. Сафарова безучастно смотрела на экран телевизора, время от времени занимаясь своими домашними делами и не обращая на нас никакого внимания, словно нас здесь и не было. Ближе к ночи, перекусив принесенными Козловым из ближайшей забегаловки бутербродами, я распределил время ночного дежурства, выбрав себе самое трудное, с трех до семи утра, и отправился в соседнюю комнату вздремнуть. Привалившись на узкую, но очень удобную кушетку, я ослабил брючной ремень, скинул ботинки и с наслаждением вытянулся уставшим телом. На другой кушетке устроился Дронов.

Сон не шел. В голове у меня проносились обрывки мыслей, какие-то ускользающие видения. Несколько раз я начинал мысленный спор с Игорьком, и всякий раз спор оборачивался в мою пользу. Все же удобно спорить с кем-то, отвечая за обоих и приводя нужные самому себе аргументы. Наконец, поймав себя на субъективности, я решил прекратить. И все же мелькнула напоследок мысль «Ах, Игорек, Игорек… Тебе хорошо рассуждать о гуманности. Ведь это же не твою жену изнасиловали, а потом задушили ее же лифчиком…». Кажется, с этой мыслью я и провалился в душный сон.

Сны мои состояли из сплошных фантасмагорий. Бегал по магазину с пистолетом в руках Вовка-дурачок, почему-то с голой женской грудью. Вокруг него скакала орущая и хохочущая толпа каких-то оборванцев в самых немыслимых лохмотьях. Перекрывая всеобщий гвалт, дребезжал старческий голос «Наташенька, зоренька, дедка мой помирает, ломка у него. Дай героинчику, я знаю, у тебя есть…» Потом все исчезло, и я увидел голую, с выкошенной травой поляну, заваленную окровавленными трупами. В центре ее стоял Игорь, почему-то в форме офицера СС с закатанными рукавами и с пулеметом в руках. Он жутко скалил зубы и кричал мне «Я обманул тебя, Валька! Обманул!!! Я и сам люблю убивать! Я и тебя тоже убью…». Я стоял перед ним на коленях, абсолютно голый, а над нами, подобно Карлсону, кружился в воздухе полковник Доронин и кричал в помятый жестяной рупор «Вы оба не правы! Оба».

Очнулся я от прикосновения. Надо мной, согнувшись, стоял Козлов и потряхивал меня за плечо.

– Товарищ старший лейтенант, время…

Я резко поднялся, затянул ремень и надел ботинки.

– Как, Андрей, все нормально?

– Так точно, нормально.

Поднимаясь с кушетки, я похлопал его по плечу.

– Ну, ложись, сержант, отдыхай…

Умывшись в кухне холодной водой из-под крана, и выпив крепкого остывшего чая, я закурил и сел к столу, в угол, подальше от окна.

За последующие два часа я обкурился до одури. Сидеть в засаде мне было не впервой, в этом Доронин был прав. Еще когда я учился в училище, мне приходилось участвовать в трех десятках задержаний. Но привыкнуть к томительному ожиданию я так и не смог за эти годы. Все напряжение, которое скапливалось за долгие часы ожидания, в какой-то момент ударяет в голову, как хорошая доза алкоголя, и тогда мир перестает казаться реальным, приобретая оттенок фантастичности. Впрочем, в нужный момент это ощущение проходит, это я тоже знаю по опыту. И тогда голова становится кристально чистой, а движения четкими и безошибочными. И все же ждать да догонять, – хуже некуда. Подумав об этом, я усмехнулся. По сути, вся моя работа именно в этом и заключается: ждать и догонять, догонять и ждать…

В семь часов я разбудил Дронова и занял его место, наказав разбудить меня в девять часов.

Поднялся я совершенно разбитым, чувствуя нездоровую дрожь во всем теле, и потому на предложение Сафаровой выпить чего-нибудь, с удовольствием согласился, наплевав на неподкупную чекистскую репутацию. Две рюмки холодной водки и горячий шницель несколько вернули меня к жизни. Во всяком случае, настолько, что я стал способен внятно говорить и действовать. В девять тридцать я набрал номер Доронина. Доклад мой был краток и не изобиловал эмоциями.

– Товарищ полковник, Безуглов докладывает. Ночь прошла без происшествий, Бугаев не появился. Ждем.

Доронин, явно недовольный, пробурчал:

– То, что Бугаев не появился, уже само собой по себе ЧП. А может он совсем не появится, а, Безуглов?

Покосившись на Сафарову, я подумал, что она все же, пожалуй, обманула меня вчера. Жить рядом с такой аппетитной дамочкой да быть монахом? И потому Доронину я ответил довольно твердо:

– Появится, товарищ полковник, уверен. Никуда он не денется.

– Ну, хорошо, коли ты уверен. А уверен в том, что помощь вам не потребуется?

– Так точно, не потребуется. Оружие мы у него изъяли…

Доронин перебил меня, пресекая мой оптимизм на корню:

– Ну, ты не очень-то обольщайся, Безуглов. То, что вы у него раритетные «ТТ» с обрезом изъяли, еще не значит, что у него больше ничего нет. Не забывай, что пистолет Решетова так и не был найден. Учти, старлей, Бугаев нам нужен. Очень нужен. Через него уйма наркотиков в город идет, а вот откуда, через кого, как – этого мы не знаем. А должны. Положение с наркоманией в городе угрожающее. Ты знаешь, сколько совершается преступлений в состоянии наркотического опьянения? Не забываешь сводки для разнообразия почитывать?

Поморщившись, я ответил:

– Так точно, почитываю, товарищ полковник.

Про себя я подумал «И что за манера у этих начальников читать нотации? Как чуть выше майора, – так сразу же тяга к лекторскому искусству появляется…». Доронин между тем невозмутимо продолжил, не догадываясь о моем недовольстве:

– Тогда сам должен понимать… Ну ладно, ждите этого субчика. Если что – немедленно звони мне. Понял?

Облегченно вздохнув от того, что лекция не имела продолжения, я ответил: