Лучи Иллийр полировали осклизлый камень мощеных улиц, освещали золотые и бронзовые памятники – редкие проплешины в сером однообразии города, скользили по жирным сочащимся тягучим тухлым нектаром цветам, пробуждая от ночной спячки бутоны и, нагревая, заставляли расширяться клапаны окон так, что казалось, дома распахивают веки.

Прямо под моим окном оживал странно молчаливый базар; открывались маленькие пекарни, кузнецы раздували меха, бронзовый нурк в красном балахоне раскладывал слизистое серое мясо на каменных полках, обкуривая его едким дымом горящей ветви, ремесленник расставлял на витрине несуразную плетеную посуду. Спешили куда-то дети, лавируя между прилавков, не торопясь, плыли по грязи подгнившие скноты, и одно за другим вспыхивали окна статных так непохожих на остальные строения зданий, ярким светом прорезая утреннюю дымку.

Часа через два по земному времени, в который раз утолив жажду, буквально преследовавшую меня здесь на планете, я неспешно оделся, запер на несколько замков дверь, прошел по темному тесному коридору, то и дело натыкаясь на пропахших болотами соседей-кочевников и обмениваясь с ними приветствиями, и, наконец, вдохнул влажный удушливый запах улицы. Едва не упал, поскользнувшись на грязном пороге. Кьюкобар пожелал мне хорошего дня сизым туманом и жидкой после ночного дождя грязью.

За полгода добровольного заточения на планете я так и не привык ни к туману, ни к навящивой грязи, ни к неистребимому плесневелому запаху. Не принюхался и не приморгался. Еще мне по-прежнему неудобно было спать на кровати, на которой нужно лежать брюхом вниз, свесив по бокам руки-ноги, меня раздражал малиновый цвет стен моей комнаты, засаженных специальным, поглощающим влагу грибком, и я решительно отвергал скользкую полусырую пищу, предпочитая давиться сухими составами, поставляемыми с Земли. Но это так – лирическое отступление.

– Мактаб, сухого тебе дня! – просиял мой помощник – улыбчивый золотой нурк Эпош.

Я подозревал, что он уже битый час топчется во дворике гостиницы.

– Лигани, Эпош, лигани! Поедем сегодня к бронзовым? Что скажешь?

– Съедят они нас, и тебя, и меня, и жаки моего съедят.

– Прямо так и съедят всех?! Да быть не может! Ну, хоть жаки твоего должны оставить – вон какой худой, одни кости торчат. Считай совсем скелет. Подавятся, ведь.

– Шутишь, а я серьезно. Думаешь, посмотрят шока, что ты гость?

– Эпош, мне нужно наверстывать упущенное – я всю зиму просидел в гостинице. Так что, даже если на обед подадут меня, придется ехать.

Каждое утро, садясь в скрипучий тарантас, запряженный тощим всклокоченным жаки, или старый деревянный скнот мы принимались торговаться с Эпошем по поводу распорядка моего дня. Он отговаривал меня от поездки, как умел, но потом все равно вез, куда требовалось.

В начале осени я прибыл на планету, чтоб узнать, как развивается цивилизация нурков, и чем эти знания полезны для Земли. Мне выделили шикарные, по меркам Кьюкобара, апартаменты при посольстве, довольно резвый новенький скнот и навязали целый штат обслуги. Но я понял, что не сумею ни в чем разобраться, если буду таскаться в обществе официальных лиц, и взирать на жизнь нурков из своего удобного номера с вентиляцией. Потому я предпочел поселиться в обычной гостинице для кочевых нурков, купил старый скнот и нанял в качестве шофера золотого нурка Эпоша, который являлся первым нурком, которого я увидел живьем – ему, как лучшему шоферу администрации Кьюкобара, поручили встречать меня в порту, когда я впервые прибыл на планету. Он стал для меня проводником в топях Наоль, и постепенно добрым приятелем, что немало важно для одинокого чужеземца.

Возил меня Эпош в основном на скноте, но, если отправляешься в Южную общину бронзовых, лучше воспользоваться худосочным животным – так быстрее встретишь понимание, советовал Эпош.

В начале зимы от меня ушел очередной помощник. Помню, когда дезертировал первый, у меня было ощущение, будто я потерял семью. Не потому, что мы были с ним такими уж друзьями, просто я оказался абсолютно один на чужой планете.

На этот раз я не придал бегству особого значения, даже обрадовался, так как решил, что моим следующим помощником станет Эпош. Уж он-то точно никуда не сбежит. Моя просьба привела земное руководство в некоторое замешательство, но после недолгих колебаний мне разрешили оставить в качестве помощника аборигена. Местному начальству было все равно.

Среди зимы я получил письмо с Земли. Меня отзовут, если через четыре земных месяца я не представлю положительный отчет о моей работе. Не могу сказать, чтобы меня напугало это предупреждение – я и сам был бы рад убраться отсюда, но тогда получается, я останусь в проигрыше. Мало того, что я обманулся насчет планеты, я еще стану неудачником, который не сумел «раскусить» инопланетную расу. Я не мог допустить такого поворота событий.

Итак, если верить Эпошу, чужаку на этой планете не выжить и дня, и повсюду каждый миг его поджидают неслыханные опасности. В сущности, так оно и было… Тут мне хочется сделать небольшое отступление и объяснить, как в целом устроена жизнь на этой планете.

Наоль в основном – это непригодные к использованию пространства вязкой смрадной жидкости и небольших участков сносной для возделывания почвы, выступающей в виде плато из совсем неглубоких болот. Некоторые плато соединены между собой достаточно широкими перешейками, которые также вовсю обрабатываются. Эту «сухую» наоль обжили рониты – золотые нурки, которые произошли в результате эволюции болотных животных, выползших на сушу. Рониты гордо именовали свою вотчину «континентом». Вокруг этого насекомоподобного континента простирались болота, из которых торчали кряжистые древовидные растения и редкие каменные глыбы. «Мокрую» наоль заселили шока – бронзовые нурки, сформировавшиеся после того, как рониты вытеснили «излишки» расы обратно на болота.