Шрифт:
Максим покачал головой, несколько минут играл тросточкой. – Я знаю эти натуры, – проговорил он, – тебе остается только одно: выкинуть Артура за окно и запереть покрепче дверь. Ты должна повторить последнюю сцену с Фабиеном.
– Вот каторга! ведь я пока не замужем, и не научилась еще добродетели…
– Ты постараешься поймать взгляд Артура, когда он застанет тебя? – продолжал Максим; – если он рассердится, то все будет кончено между вами; а если он примется впять за свое «брум, брум», это будет еще лучше.
– Как так?
– Тогда рассердись ты и скажи ему: я думала, вы меня любите, уважаете, а у вас ко мне нет никакого чувства, вы даже не ревнуете меня… – Ты сама найдешь, что сказать! – В этом случае Максим (сошлись на меня) убил бы соперника (и заплачь), а Фабиен (пристыди его сравнением с Фабиеном), которого я люблю, наверно, застрелил бы вас. Вот это любовь! Так прощайте, берите ваш отель, я выхожу за Фабиена. Он дает мне свое имя! Он забыл мать ради меня. Наконец, ты…
– Знаю, знаю все! – воскликнула Шонц. – Ах, Максим! не может быть другого Максима, как не было второго Марселя.
– Ла Пальферин сильнее меня, – скромно заметил граф, – он хорошо пошел.
– У него язык, у тебя кулак и сила! Сколько ты перенес! Скольких ты побил! – сказала Аврелия.
– У Ла Пальферина все, он умен и образован, я же неуч, – отвечал Максим. – Я видел Растиньяка; он переговорил уже с министром юстиции, Фабиен будет назначен председателем, а через год получит орден Почетного Легиона.
– Я сделаюсь Набожной! – проговорила Шонц, с особенным ударением, ожидая одобрения Максима.
– Священники лучше нас, – вставил Максим.
– А на самом деле? – сказала Аврелия. – Значит, в провинции есть люди, с которыми можно говорить. Я начинаю входить в свою роль. Фабиен сказал матери, что Дух Святой просветил меня, и прельстил ее миллионом и председательством. Она согласна жить с нами, просит мой портрет и прислала мне свой. Если бы Амур посмотрел на него, то упал бы в обморок! Теперь уходи, Максим; вечером я должна буду покончить с моим бедным Артуром, и это надрывает мне сердце.
Спустя два дня Карл-Эдуард сказал Максиму при входе в Жокей-клуб: – Все сделано!
Слово это, заключавшее в себе целую ужасную драму, за которой часто следует месть, вызвало улыбку у графа де Трайля.
– Теперь послушаем сетования Рошефильда, – сказал Максим, – так как вы кончили одновременно, ты и Аврелия! Она выгнала Артура и теперь надо устраивать его. Он должен дать триста тысяч франков мадам Ронсере и сойтись с женою. Мы постараемся доказать ему, что Беатриса лучше Аврелии.
– У нас еще десять дней впереди, – тонко вставил Карл-Эдуард, – и, говоря откровенно, это немного. Теперь, когда я познакомился с маркизой, я могу сказать, что бедного Артура ограбили.
– Что ты станешь делать, когда произойдет взрыв?
– Когда есть время подумать, всегда будешь умен; я же бываю особенно хитер, когда приготовлюсь.
Оба жуира вошли в залу, где застали маркиза Рошефильда, постаревшего на два года, без корсета, утратившего свое изящество и обросшего бородою.
– Что же, дорогой маркиз? – проговорил Максим.
– Ах, друг мой, жизнь моя разбита. – Артур говорил в продолжение десяти минут и Максим внимательно слушал его, думая в то же время о своей свадьбе, которая должна была состояться через неделю.
– Дорогой Артур, я давал тебе совет, как удержать Аврелию, но ты не хотел слушать.
– Какой? – спросил маркиз.
– Я уговаривал тебя ехать на ужин к Антониа.
– Да, правда. Но что же делать? Я ведь люблю… Ты же играешь любовью, как Гризье – оружием.
– Послушай, Артур, дай ей триста тысяч франков, и я обещаюсь тебе найти кого-нибудь лучше ее. Когда-нибудь мы поговорим об этой прекрасной незнакомке, теперь же я вижу д'Ажюда, который зовет меня на два слова.
Максим оставил неутешного маркиза и подошел к представителю другой семьи, требующей утешения.
– Друг! – говорил другой маркиз Максиму на ухо, – герцогиня в отчаянии. Калист велел потихоньку уложить свои вещи и взял паспорт. Сабина хочет следовать за беглецами, настичь Беатрису и исцарапать ее. Сабина беременна, и дело может кончиться смертоубийством, так как она открыто покупала пистолеты.