– Мы с тобою, приятель, попадем в замок графа. Хочу удостовериться, что ты знаешь, как себя вести, и не опозоришь меня.

Джоакин вскипел и изготовился возмущаться, но Хармон добавил:

– А не хочешь – останешься в Барберри сторожить обоз, а я с собою Снайпа возьму. Он, конечно, угрюмый тип и не красавчик…

Джоакин взял себя в руки и согласился на проверку. Почти без помощи со стороны Хармона он вспомнил, что при встрече с графом следует отвесить поясной поклон, а кастеляну и рыцарям достаточно низкого кивка головой; что руку для пожатия протягивать не нужно – это дерзость; что Джоакин, как воин, имеет право звать графа «милорд», но учтивей все-таки говорить «ваша милость»; что место за столом Джоакину укажут, и сесть он должен никак не раньше, чем задница последнего из графских рыцарей коснется скамейки. Если доведется поднимать кубок, то пить нужно просто за здравие его милости и не упражняться в остроумии – а то, неровен час, нагородишь глупостей. Недурно также запомнить, что Шейланд враждует с западниками и дружит с Ориджинами, потому о первых надлежит помалкивать, а вторых, по возможности, хвалить.

– Еще вот что. Если доведется говорить с молодой женой графа – вряд ли, конечно, но вдруг! Руку взаправду не целуй, а только тронь кончиком носа. Графиню можешь звать «миледи» или «ваша милость», но лучше скажи «ваша светлость». Она герцогского рода, ей будет приятно.

– Герцогского рода?.. – присвистнул Джоакин. – И кто же она?..

Тут их прервали: откинулся полог, и в фургон просунулась мокрая голова Вихренка.

– Хозяин, там такое дело…

– Где?

– Во второй повозке.

– И что там?

– У нас хворый обнаружился! Малец из Ниара посинел!

– Тьма холодная, – Хармон сплюнул. Вздохнул, закутался в плащ. – Что же, идем глянем…

Торговец выбрался из фургона, Джоакин следом. Снаружи лупил холодный дождь. Если положить руку на сердце, то Хармону ни капельки не хотелось глядеть на хворого. Чего хотелось – так это сесть в свою повозку и прямо сейчас дать ходу. Коль среди ниарцев есть один синюшник, то может и второй найтись, а там и третий. А там, глядишь, и сам Хармон-торговец станет ртом воздух глотать да глаза выпучивать. Нет уж, держи монету в кармане, а хворь – за горами!

Проблема состояла как раз в монете: в том фургоне товара было этак на дюжину эфесов, да плюс сама телега с лошадьми. Жалко! И зачем только он дал слабину в Излучине, взял с собой этих чертовых беженцев?.. Скрепя сердце, Хармон забрался во вторую повозку.

Внутри горела масляная лампа. Весь честной народ сгрудился в спальной половине фургона, застеленной одеялами. Виновника переполоха торговец разглядел не сразу: малярский внучок забился в тенистую щель между ящиками в дальнем конце повозки. Рядом находился его дед. В проходе стоял Снайп, отгораживая Маляра с Маляренком от остальной компании. Дезертир держал боевой топор, выставив его перед собой – не так, чтобы рубить, но так, чтобы не дать отщепенцам приблизиться к стаду.

– Проваливайте, ну! Больше повторять не стану! – рычал Снайп, когда Хармон забрался в фургон.

– Хозяин здесь! Вот его и послушаем, – сказала Луиза.

– Что тут у вас творится? – спросил Хармон, хотя прекрасно видел, что.

– Малец принес на себе мор, вот что. У него вся рожа посинела.

– А ну-ка, дайте поглядеть, – сказал Хармон.

Народ расступился. Торговец не имел желания приближаться к мальчику, сунул лампу в руку Снайпа:

– Посвети-ка.

– Еще чего… – фыркнул охранник и передал лампу Маляру.

Тот поднес свет к лицу внука. Верно: губы были синими, щеки – белыми. Малец дрожал.

– И что же с тобой делать?.. – проворчал Хармон.

– Как – что? – искренне удивилась Луиза. – Выкинуть к чертям!

– Деда тоже, – добавил Снайп. – Мелкий около него все время. Оба уже хворые.

– Сжальтесь, – сказал Маляр, но старуха Мэй тут же перебила его:

– Гоните их, Хармон Паула! Пускай идут назад в Ниар! Подлые отродья, могли бы и сами вылезти, коли хворые! А туда же – сжальтесь!

– Пощадите… – шепнул внучок, но Снайп погрозил ему топором:

– Ану цыц! Будешь болтать – пришибу.

– Да никакие мы не хворые! – вскричал Маляр. – Внучок простудился, вот и мерзнет! А вы его – на улицу, в мороз! И до ближнего города два дня ходу.

– Не наша забота!

– Знаем мы такие простуды!..

– Гоните их, хозяин!

Хармон призадумался. Ситуация была сложна. Мальца жалко: Хармон, вроде как, помочь хотел, взял деда с внуком в телегу. А теперь выкинуть ночью среди поля, да в холодный ливень – вот уж благодеяние! Но жалость – дело глупое. Где речь о хвори, надо думать головой, а не чувством. Вон, имперские солдаты оцепили Ниар и никого больше не выпускают, и плевать им на жалость.

В тон его мыслям Доксет проворчал:

– У нас в войске, если кто синел, то его не выгоняли – нечего мор по округе разносить. Сажали в глухой фургон и держали там, пока помрет или очухается. А могли и поджечь…

– Звери! – бросил маляр.

– Это я к тому, хозяин, что выгнать – не так уж и плохо.

– Он и так дрожит от холода, а под дождем и вовсе околеет!

– Велика разница – днем раньше, днем позже.

Доксет прав, думал Хармон: померзнуть под дождиком – не худшая участь для хворого. Случаются с ними штуки и пострашнее. Пожалуй, если выгнать деда с внуком, то найдется чем успокоить совесть. Но есть еще одно рассуждение, которое все усложняет. Эти двое провели неделю в обозе Хармона. Значит, могут быть и другие, в ком поселился мор. Выгнать маляров-то можно, но как быть с остальными? Как узнать, кто здоров, а кто уже ходячий покойник? Эх, потянул меня Темный Идо в эту Излучину!..