Небольшая однокомнатная квартирка почти в центре города. Стены ее, некогда покрытые белой известью, – теперь заляпаны всевозможными пятнами от еды, блевотины, давленых тараканов и прочей отвратности. Из мебели в комнате только стол, диван, да несколько заваленных каким-то тряпьём колченогих стульев. На столе, куча пустых бутылок, крошек, газет, объедков и т. д. Видавший многое и потому сильно потрепанный диван стоит в углу. На нем, поверх серых от нестиранности простыней, раскинувшись во всю диванную широту и долготу, лежит Лукреция – она из тех самых, кого в народе называют конченой пьянью. Глаза её открыты, и она медленно, с отвращением оглядывает свое жилище. В голову лезут разные мысли. Одна из них – самая настырная, – приходящая каждое утро, кажется Лукреции самой правильной и в тоже время наименее выполнимой. Эта мысль настолько её беспокоит, что она даже произносит ее вслух:

– Надо бросать это беспробудное пьянство, – в её голосе чувствуется усталость. – Заеблась я уже.

Она со стоном тянется к пивной бутылке. Та оказывается пустой и Лукреция отбрасывает ее в угол. Поднимается и на не твердых ногах бредет на кухню. Склонившись над раковиной, заваленной грязной посудой, пьет прямо из-под крана.

Напившись, Лукреция идет в уборную, где, несмотря на свой пропитой вид, довольно эротично мочится. Затем лезет ванну, включает воду, быстро настраивает нужную температуру и плюхается на самое дно. Лежа под жесткими струями воды, она еще немножко думает, на столь болезненную для нее тему алкогольной зависимости и решает попробовать еще раз завязать.

Покончив с личной гигиеной, Лукреция принимается за уборку квартиры. Она вяло слоняется из угла в угол, собирая мусор и складывая его в полиэтиленовый пакет.

Неожиданно резко ее охватывает жуткий тремор. Руки начинают трястись, отчего из них все вываливается и никак не хочет запихиваться куда надо. Из-за такого оборота приходится прекратить уборку.

Лукреция садится посреди недоубранной квартиры и сильно отчаивается. Ей становится жалко себя, свою никчемно погубленную жизнь. Ведь было время, когда она училась в институте, имела хорошую работу, красивых и интересных мужчин. «Почему все так сложилось? Что случилось? Что со мной?», – вопрошает она у каких-то невиданных сил и естественно, ответа не получает.

От этих горьких, безответных мыслей, Лукреция немножко плачет. Как и во все прежние попытки, бросить пить оказывается не просто. Чувствует себя, Лукреция очень плохо – её знобит, мутит, голова раскалывается. Помимо, или скорее из-за этого, мысли ее постоянно возвращаются к выпивке. Она знает – стоит ей выпить 100 гр и здоровье ее сразу улучшится, но также она понимает, что наверняка на ста граммах ей не остановиться.

Все эти мысли, конечно же, негативно влияет на, и без того ослабленную, силу воли, и внутри лукрециевского организма происходит борьба между здравым смыслом и неуемными желаниями. В итоге Лукреция не выдерживает и громко, будто для кого-то, произносит:

– А ну все в жопу – похмелюсь! – и идет в магазин.

Впрочем, к её чести, уже непосредственно у прилавка, в тот момент, когда ей привычно подали пол литровую бутылку водяры, Лукреция все же находит в себе силы и произносит хриплым от волнения голосом:

– Нет, Сёма, дайка мне лучше сто грамм и пару литров тоника. – Продавец, давно уже знавший Лукрецию, удивленно смотрит на неё, затем подает маленькую бутылочку-стакан «голубого топаза» и двух литровый батл с желтой наклейкой.

– Да-да Сема, всего сто грамм водки и много тоника. Думаю начинать новую жизнь, бляха-муха.

– Что ж, попробуй, милая Лукреция. Может в этот раз у тебя, что-то получится. Если бросишь, обещаю в течение недели давать тебе бесплатно, китайскую вермишель.

– Ну что ж, стимул есть.

Соточку Лукреция засаживает тут же у прилавка. Теперь ее не трясет, самочувствие улучшается. Махнув, на прощанье продавцу, она выходит и медленно бредет домой. Раньше, когда Лукреция еще не так много пила, как сейчас и пьянью еще не была, но уже изредка устраивала кратковременные моратории на употребление алкоголя, именно тоник служил своеобразным заменителем бухалова. Своей освежающей горечью он всегда напоминал ей алкоголь, но, что очень важно, им не являлся.

По дороге домой, попивая тоник прямо из горла, Лукреция с досадой, вполне однозначно думает, что не пить у неё не получится и тоником тут не спастись. Причем, с не меньшей однозначностью понимает, что физически, пить уже тоже не может. Организм её устал. Сильно устал. Но, забухерить очень хочется. Что ей делать? Что? Она же не может не пить.

В итоге, чтобы чем-то занять себя и как-то отвлечь мысли от выпивки, пьянь решает сходить в баню. Горячая парилка и ледяная купель всегда способствовали поднятию жизненного тонуса и улучшению самочувствия.

Лукреция заходит домой, скоренько собирает банные принадлежности, берет последние деньги и идет.

В этот час баня, как всегда пуста – лишь старуха банщица, носит туда-сюда воду в здоровенном металлическом ведре, да какая-то монахиня неуклюже раздевается, путаясь в длинной рясе. Наконец ряса снята, и монахиня медленно опускается на лавку, предусмотрительно застеленную газеткой. Она оглядывается по сторонам и никого, кроме голой Лукреции, не обнаруживает. Лукреции, в общем-то, тоже смотреть не куда, так что взгляды их невольно встречаются. Монахиня, смущенно улыбается, залезает рукой в пакет, стоящий у её ног, недолго капается там и извлекает на свет божий бутылку водки: