Человек на полу хрустел и давился птичьими костями, детишки шушукались. Вскоре их маленькая толпа выдавила из себя то ли самого смелого, то ли самого покорного:

— А если схватит?

— Не, не схватит! Ты палкой, палкой!

Дах управился с птицей, выплюнул перья и потянулся за следующей. Парнишка веточкой отодвинул тушку подальше, и черная рука ухватила пустоту. Ребята захихикали. Дах захрипел и попытался подползти ближе — куропатку опять отодвинули…

Детскому восторгу не было предела: они смеялись, прыгали через раненого, соревновались, кто ближе рискнет подойти — так что вот-вот схватит! Дах хрипел, пытался приподняться, опираясь на одну руку, а другой схватить…

Это продолжалось долго, очень долго. А потом веселье разом прекратилось. Дети, как по команде, замолкли и юркнули кто куда. Их сразу стало не видно и не слышно: в жилище появился Рам.

Он подошел и ногой перевернул раненого на спину. Дах перестал хрипеть, неприятный запах усилился. А Рам улыбнулся и медленно поднял дубинку.

— Что ты делаешь, гад?! — дернулся Женька, но вовремя вспомнил, где он находится, и осекся. Рам услышал, но не отреагировал. Потом, сделав свое дело, он чуть задержался у выхода и посмотрел на чужака, что-то решая для себя.

«Уйду, сразу уйду! Вот поговорю с Каром и сразу уйду! Ну вас всех к черту… с Ханой вместе!» — думал Женька, усиленно пытаясь подавить, затолкать поглубже воспоминания из собственного детства.

— У вас теперь новый вожак, Кар?

— Новый.

— Этот будет лучше или хуже?

Калека поднял лицо и осклабился — все ясно.

— Я хотел помочь тебе, а ты полез драться. Говори — почему? Что такого тебе рассказывал Скан?

— Ты знаешь про Скана? Ладно. Он говорил, что когда-то давно пришел чужак. Вожак почему-то не убил его. Он жил с нами. Долго жил. От него люди стали плохими…

Для того, что пытался объяснить каменных дел мастер настырному гостю, в его языке явно не хватало слов. Но угроза физической расправы была реальной, пожить еще очень хотелось, и он говорил, говорил…

Он говорил, и Женька в конце концов что-то понял — кажется, понял. Сколько-то лет назад — больше, чем длится здесь жизнь человека — в племени (или что тут у них такое?) появился некий человек. Он как-то сумел столковаться с вождем и занять свое место в обществе — не слишком высоко и не очень низко. Он был хорошим охотником, но часто совершал странные поступки, вел себя неправильно. Те, кто долго находился рядом с ним, тоже становились странными. Жизнь племени стала не такой, какой должна была быть. Хуже или лучше? Не такой, не правильной, и все стало не так. В конце концов его то ли убили, то ли прогнали, то ли он ушел сам. Но неправильность оставалась еще долго. Какое-то время потом люди сразу убивали чужих и тех, кто живет, поступает ненормально. Постепенно все наладилось. Потом забыли.

— Ну, хватит, не напрягайся! — сжалился наконец слушатель. — Я уже понял больше половины. А на меня-то ты почему набросился?

В своем вымученном ответе Кар употребил выражение, которое не разделяло реальное действие и его обозначение:

— Ты сказал — сделал, как он.

— М-да-а-а, — Женька почесал затылок. — Что, и следа от этого чужака не осталось?

— След? — калека недобро улыбнулся. — След, Может быть, еще остался! Но, кажется, уже последний. Вон там, сбоку от входа. Можешь посмотреть, раз такой любопытный.

Наученный горьким опытом, Женька предусмотрительно подобрал тушку последней куропатки и стал пробираться в указанное место. Там в темноте копошились дети. При его приближении они исчезли, чтобы сразу же начать шептаться у него за спиной. Он наугад поворошил рукой груду обрывков шкур и старой сухой травы. Под ней кто-то был, и пришлось придвинуться ближе, чтобы рассмотреть.

Ребенок или подросток. Обтянутое кожей лицо, глубоко запавшие глаза, воспаленные веки: истощение. Очень сильное. Но дышит.

Женька привычным движением надорвал кожу на лапах птицы и содрал ее чулком вместе с перьями. Подумал, оторвал одну ногу и вложил в холодные пальцы.

— На, поешь! Тебя как зовут, парень?

Он совсем не был уверен, что это мальчик, и наклонился еще ниже, чтобы услышать ответ, но ребенок молчал. Он сосал, облизывал, пытался жевать беззубыми деснами маленький окорочок куропатки.

За спиной шептались:

— Давай, ты!

— Нет — ты!

— А если…

— Не, Кар сказал, что он не дерется.

— Вон, Нара пускай!

— Нара, иди!

Выпихнутая вперед, в поле зрения оказалась маленькая чумазая девочка. Она присела возле лежащего ребенка, опасливо покосилась на чужака и начала заученно канючить тоненьким голоском:

— Умик, а, Уми-и-ик! Я есть хочу-у-у! Дай мне пое-есть! Да-а-ай, Умик!

Ребенок вздрогнул, перестал мусолить мясо и открыл глаза. Женька с трудом разобрал его шепот:

— Это ты, Нара? Возьми…