Шрифт:
– Принеси мне свои тетрадки.
Кроме протокольных тетрадей мы не вели никаких журналов, никаких записей. А в протоколах директор с трудом разбирался.
– Как это понимать? – он ткнул в записи.
Я разъяснял.
Между тем был собран материал на мою кандидатскую диссертацию. Аня быстренько напечатала ее почти на трехстах страницах и сдала в переплетную. Летом я уже защищался в Москве.
– Молодец, – хвалила меня Ирина.
– Это он, – сказал я и кивнул на Жору, – если бы не он…
На защите мне пришлось отбивать атаки оппонентов.
– Брось, – сказала Ирина, – ты держался великолепно!
Это была неправда: они обложили меня и не давали продыху.
Я держался, конечно! Говоря откровенно, защита без ее настойчивого участия могла бы и не состояться, в этом я был уверен. Она так обняла и прижала к стене Аленкова (на тот час моего оппонента), что ему просто некуда было бежать.
– Андрей, ты – струсил?! Ты их боишься?!
Аленков кисло улыбнулся.
– Хорошо, хорошо, – согласился он, – я постараюсь.
Он постарался! А Жора напросился на дачу к Ирузяну, председателю Ученого Совета, и просто изнасиловал его своими доводами в пользу моей защиты. под напором Жориних аргументов тот сдался:
– Ладно… Пуст защыщаеца… – сказал с акцентом.
Я и защищался… Как мог!
Враги Аленкова обложили меня со всех сторон. Как волка! Да-да, это была самая настоящая охота на волка, взятого в красные флажки. Эти Лисицы и Рудзиты, эти… Просто нечем было дышать! Но я, как загнанный волк, держался из последних сил, почти по Высоцкому: щетинился, щерился, огрызался… Щенок!
Это было веселое, молодое, здоровое время. У нас было много вопросов, которые мы задавали жизни, пытаясь выведать у нее секреты. Как устроена жизнь? Как она возникла и куда, собственно, движется? Летит!
Еще больше вопросов было к медицине. Однажды, еще студентом, я был поражен, услышав на лекции, что из яйцеклетки лягушки, в которой собственное ядро заменили ядром кишечника, вылупился головастик. Это было потрясение, о котором профессор Архипов сказал вскользь, приводя этот факт в качестве подтверждения какой-то мысли о дифференцировке клеток. Или о дедифференцировке.
– Это правда? – спросил я у Жоры.
– Наверное. Если об этом читают лекции, – сказал он и пожал плечами.
С тех пор мысль о кишечнике того головастика не покидала меня. Я не мог себе объяснить – почему? И только со временем смог.
И себе, и Лене, и… И даже Тине… Она рассмеялась:
– Головастик из кишечника?! Но это же безбожно!
Я тогда знать не знал, что она… Лучше бы и не знать!..
Впрочем, все по порядку!
Должно быть, Макс тоже на моей стороне:
– Уав!..
Получилось убедительно – лучше бы не знать!
Глава 16
В двери стучался декабрь. Густой снег выбелил крыши домов и уже скрипел под ногами, когда мне удалось изложить на бумаге результаты наших экспериментов. Формула открытия выглядела коротко, состояла из двух-трех предложений, из которых следовало, что открыто ранее неизвестное явление рекомбинации генов животного и растительного происхождения, включающее… И т. д. Мне хотелось выписать ее наилучшим образом, чтобы Жора, однажды ее прочтя, не нашел никаких изъянов. Формула открытия – это как строчка гения: «Остановите Землю – я сойду!». Прибавить нечего: Земля сдурела с ума. Мы надеялись, что «неизвестное явление рекомбинации генов» приостановит падение Земли в пропасть безумия и небытия.
Научный мир признал наше открытие. Наша короткая заметка в «Nature» привлекла внимание специалистов, и нам два-три раза кто-то звонил из Англии и Массачусетского университета. Никому из ученых ведущих лабораторий мира не могло прийти в голову, что такие результаты можно получить в цокольном помещении городской бани, используя самодельные генераторы, допотопные микроскопы, консервные банки, бутылки из-под пива, ржавые скрепки, прищепки и даже резинки из старых выношенных ситцевых трусов. Вскоре и «Science», и «Cell Вiology» почти одновременно поместили наши результаты с подробными комментариями известных ученых. Посыпались, как пшено из мешка, эксперименты в разных лабораториях мира, чтобы подтвердить или опровергнуть полученные нами научные факты. Сам Джеймс Уотсон, один из отцов молекулярной биологии гена, приветствовал наш скромный труд и пригласил к себе с курсом лекций.
– Надо ехать, – решили мы, и я стал спешно диктовать Ане тексты лекций. Тамара редактировала, мы спорили, она настаивала, я сдавался. Или не сдавался. Теперь в лаборатории слышался только стрекот пишущей машинки.
– Нельзя ли помедленнее?..
– Нельзя.
Пулеметные очереди слышались до самой ночи. А что делать? Нужно было спешить. Куда, спрашивается.
– Дальше, – сказала Аня.
Я читал с черновика, а они меня правили, предлагали свои варианты фраз, искали слова.