Офицер потерял счёт времени. Явно не день и не два он с ватагой надёжных ребят (что когда-то звалась батальоном, две роты) пытался хоть что-нибудь сделать. Как только они, прибежав на останки недавнего склада, валились в голодной усталости, рация вновь оживала: мол, видели пару противников. Снова бегом, в цепь, прочёсывать – с остервенением, яростно, злобно, с единым желанием мести.

– А может, «влудить» по заводу?

Механик погладил ракету: завод «производит» патроны, и встань он – поставок не будет.

– И даже не думай, – ответ математика, – Пусть покорячут в три смены. Полезно.

Дневник офицера: «Патронов почти не осталось. В обоймах винтовок по паре, а пулемёт… пулемёт был оставлен: обуза.

В деревне единственный житель, девчушка (всего – пять домов: все три парня воюют (один – с Капитаном), одна из девчонок – сестра милосердия), вышла навстречу. Врага здесь не видели. Как и еды: по расходу должны подвозить на двоих, но…

Поделились мы с ней сухарями, и в кои-то веки (действительно, будто бы годы прошли!) натопили в оставшихся избах, и спали в тепле. Поутру… то, что было на завтрак, любой кто не голоден мог бы назвать только «щи из травы». Но с каким наслаждением ели мы это, и только хозяйка пугалась, когда чугунок с лёгким звоном отбрасывал пули…»

В землянке, едва освещённой единственной лампой, с утра уже был Командир. Над столом, над разложенной картой, склонились штабисты; сидел шифровальщик с блокнотом. На стенке висел телефон, а в углу, в «пирамиде», стоял пулемёт.

На часах поздний вечер, но штаб интенсивно работал: противник не ждал. Командир продолжал диктовать приказания, выглядел бодрым, однако усталость уже подступила. Казалось, что свет в глазах медленно-медленно гаснет… или не показалось?! Он может спокойно смотреть на спираль!

– Что со светом, электрик?

В ответ дверь слегка приоткрылась, и что-то влетело.

– Граната! Ложись!!!

Ослепительно яркая вспышка, и… жуткий грохочущий визг. Прилетевшее резало уши – до боли, реальной физической боли!

Сквозь яркие пятна в глазах он заметил, как кто-то орудует. Взяв пулемёт, он рванул рукоять и нажал на гашетку. Секунду оружие билось в руках, в абсолютном безмолвии сыпля куда-то в сияние, и – темнота. Темнота посреди угасающей боли.

Начкар шёл проверить посты. Не услышав положенный окрик, он щёлкнул затвором, и тихо позвал: «Часовой!». Часовой не ответил. От штаба послышался крик: говорящий, не слыша себя, говорил, тем не менее, ровно. Не так как в бою.

«Он контужен?!» Начкар побежал. Поднырнув под масксеть, он едва не упал, зацепив часового. Солдатик лежал, и начкар испугался: забыв обо всём, он упал на колени и принялся щупать, в надежде и страхе готовясь почувствовать кровь. Вместо этого в пальцы лёг шприц – оперённый, как те, в зоопарке, для хищников…

Спал тот солдат. Не по собственной воле, но спал.

Чуть поодаль сидел Командир, обхватив свою голову; рядом лежал шифровальщик. Начкар добежал до землянки, вошёл. На столе и на полочках пусто: ни карт, ни таблиц шифровальщика…

Конец ознакомительного фрагмента.