– Ты оперировала их целой группой? Или по очереди?

– По очереди на протяжении шести лет.

– Они были пациентками ХИ?

– Нет, моими частными пациентками. Я видела каждую из них только во время операции.

– Почему же полиция считает тебя подозреваемой?

– Потому что они в отчаянии, а я – связующее звено между всеми шестью пропавшими женщинами. К сожалению, моя профессиональная этика не позволяет мне дать им полную информацию по каждой из этих пациенток, а полицейское мышление предполагает вину там, где есть отказ отвечать на вопросы. Дельмонико не желает верить, что я сталкивалась с этими женщинами только ради операции и искренне ничего больше о них не знаю. Он думает, что я лгу, тогда как правда состоит в том, что мне просто больше нечего сказать. Вот почему я никогда не высказывалась по поводу Женщин-теней. Я знала, что всякие разговоры поведут только к одному – к моему обвинению, – сказала Джесс; голос ее был спокоен, тих и прозаичен.

– Они собираются предъявить тебе обвинение? – в ужасе спросила Иви.

Джесс приняла презрительный вид.

– Конечно нет! У них нет ни грана доказательств, что я совершила убийство, а поскольку я его не совершала, ничего из их подозрений не выйдет. Более того, я была абсолютно открыта и чистосердечна относительно проведенных операций. Полицейские не имели понятия, пока я им не рассказала, что женщины были психиатрическими больными. В действительности, как я представляю, каждая женщина в данный момент жива, здорова и достаточно безмятежна в умственном отношении, чтобы наслаждаться каким-нибудь совершенно ординарным существованием.

Заговорил Ра:

– Полицейские не имели понятия, что ты их оперировала?

– Ни малейшего. Мне кажется, то, что я делала им операцию на мозге, не должно касаться полиции. Подчеркиваю, это было до того, как они снимали квартиры в Холломане, а затем исчезли. Я являюсь невиновно замешанной в преступлении, во всяком случае я уже давно поняла, что таковой меня сочтут, если узнают о моем участии.

– Могут они обвинить тебя в сокрытии информации, или неуважении к суду, или препятствовании правосудию? – спросил Руфус.

Джесс Уэйнфлит докурила сигарету и встала.

– Пусть попробуют! – воинственно сказала она. – Однако, возможно, мне понадобится хороший адвокат.

– Энтони Бер – лучший, – напомнил Ра. – Он вытащит даже того, кто застрелит своего мужа в общественном месте, так что, думаю, твое дело окажется для него синекурой.

– Тогда я приглашу его. – Джесс улыбнулась. – Спасибо за роскошный обед, но еще больше за ваше участие.

Иви проводила Джесс до парадной двери.

– Как жаль, что я не могу сделать для тебя ничего существенного, – сказала она, едва удерживая слезы.

Лицо Джесс смягчилось.

– Ты есть, Иви, и это огромное утешение. Приятно сознавать, что я не одинока.

Ра и Руфус сидели безмолвные, пока не вернулась Иви.

– Замечательный обед, но предложение помощи не произвело никакого впечатления, – начал Руфус. – Она самая настоящая киплинговская кошка, которая гуляет сама по себе.

Иви вздохнула.

– Она не хочет нам доверяться, верно?

Ра криво усмехнулся.

– Она что-то скрывает.

– Нам точно известно, что ее подозревают в шести убийствах, а это серьезно, – сказала Иви. – Бедняжка! Ну почему она такая гордая? С гордо поднятой головой бросить вызов всему миру – в этом вся Джесс.

– Не плачь, Иви, милая, – подбодрил сестру Руфус, протягивая ей свой носовой платок. – От пятна на репутации будет трудно избавиться, но само обвинение не выстоит. Я думаю, Джесс тоже это знает. Она не дура, друзья, не забывайте об этом!

– Ты прав, Руфус, любовь моя, но есть и еще кое-что, – заметил Ра. – Для Джесс по-настоящему имеет значение только работа, и она считает, что копы ставят ее под угрозу. Это плохо, причем для копов. – В его голосе появились задумчивые нотки, словно бы он ворошил какие-то воспоминания. – Психиатры, как католические исповедники или туземные шаманы, – вместилище тайн. То, что тяготит душу, должно быть излито по крайней мере еще одному человеку, и мучимый душевными терзаниями одиночка за неимением семьи будет искать надежного наперсника. В старину эти наперсники приносили священные клятвы хранить доверенные им секреты – священники до сих пор так делают, и я думаю, психиатры – тоже. А если Джесс хранит свои секреты, копы никак не смогут вытянуть их из нее.

– Ты имеешь в виду, что она может не быть убийцей, но при этом знать, кто убийца? – спросила Иви.

– Вот именно! – воскликнул Ра.

– Ты имеешь в виду, что Джесс нам ничего не рассказывает, потому что копы на каком-то этапе могут расспросить и нас? – спросил Руфус.

– Подумайте об этом! Мы профессионально не связаны никакой клятвой молчания, зато обязаны правдиво отвечать на вопросы копов. Джесс не может нам довериться, и в этом нет ее вины.

– Да, я понимаю, – сказала Иви.

– Я тоже, – кивнул Руфус.

– Я не думаю, что Джесс в большой опасности, и, по-моему, она тоже это знает, – громко заявил Ра. – Ее беспокоит лишь, как надолго сохранится пятно на ее репутации после того, как утихнет шумиха. Представим: капитан Дельмонико решил обвинить ее в шести убийствах, взял ее под стражу, а окружной прокурор передал дело для слушания в суд. Вне зависимости от того, насколько подозрительным может выглядеть поведение Джесс, какие убедительные доказательства может предъявить обвинение, чтобы ее осудить? Единственное, что у них есть, – ее отказ объясниться по соображениям профессиональной этики. Ни одно жюри присяжных на это не купится. На самом деле и ни один окружной прокурор тоже.