В другом городе меня ждёт отец, который так внезапно слёг в постель. Хочешь не хочешь, а вспоминаешь болезнь матери и её скорые похороны. Если отбросить существование гитары, то моя жизнь стоит на месте. У неё нет желания куда-то идти, к чему-то стремиться.

Хотел бы я посмотреть на того, кто воодушевлён облаками. Ему следует проверить психику. Сам не увидел ничего. За стеклом иллюминатора – кромешная тьма, хоть глаз выколи. А может, всё дело в ночи? Успел разругаться со стюардом: видите ли, нельзя при взлёте сидеть с гитарой. Выдал ему, что решительно отказываюсь взлетать без гитары. Он уже готов был выставить меня прямо в аварийный выход, не прибегая к помощи трапа: вышел – и всё. Но тут в ссору ввязалась женщина, заступившаяся за меня, и стюардесса. В конце концов от меня и гитары отстали, сказав мне напоследок, что я волен делать что хочу. Во время посадки ко мне уже никто не подходил.

Октябрь

Тринадцатый этаж. Теперь мы живём в старой четырнадцатиэтажке. Кажется, мои родители наконец остепенились, перестали жаловаться на квартиру, на сам дом, на район. Я же, наоборот, только начала. Мне нравились все прежние квартиры, но не эта. Родители тщательно скрыли все грехи, квартира выглядела новенькой, как с обложки журнала, но я же не дура. Например, если убрать обшивку возле раковины на кухне, можно докопаться до ржавых труб, страшных, как атомная война. Возле раковины вечно пахнет сыростью и грязью, которая таится под обшивкой. В моей комнате очень светло, но неуютно и холодно – не спасут ни батареи, ни обогреватели. Холод идёт от стен, пола и потолка. Входную дверь здесь постоянно заедает. Отец уже дважды менял замок – бессмысленно. Я думаю, что это здешнее проклятие. Словом, я не в восторге от минувшего переезда, однако есть то, что не может меня не радовать: мне семнадцать лет, и, кажется, я впервые по-настоящему влюбилась.

Ноябрь

Тринадцатый этаж. Я заталкиваю свои вещи в сумку, сейчас одна минута первого, за окном ночь. Родители уже спят, а мне только что исполнилось восемнадцать. Я собираюсь покинуть этот дом и переехать к тому, кто ждёт меня в машине возле дома. Родители узнали, что я связалась со взрослым мужчиной, запретили мне с ним видеться. К счастью, у моего мужчины имелся альтернативный вариант – он предложил мне сбежать к нему. Идёт уже третья минута моего совершеннолетия – мой путь к свободе.

Мне больше не придётся терпеть скрипучие полы, скрипучие двери и заедающий механизм в пластиковых окнах, вечно срабатывающую сигнализацию и шумных соседей.

Родителям я оставила записку. Может быть, позже они меня поймут?

Декабрь

Две тысячи четырнадцатый. С того проклятого дня прошло почти два года, а я до сих пор вижу себя на той промёрзшей лавке, я до сих пор не могу согреться – дрожь скользит по рукам. Всегда было интересно, что я буду чувствовать в этот момент. Скажу тебе, моё минувшее счастье, я словно вышел покурить с умершими от рака лёгкими. При вдохе – сильный хрип, как у прокуренного алкаша, при выдохе – кровавые плевки. Внутри саднит, похоже, и там я что-то успел испортить. Я словно ускоренный процесс гниения. Я закрываю глаза с надеждой, что забуду всё, как страшный сон. Открыв, понимаю, что я физически здоров: у меня нет ни кашля, ни хрипа, а внутри всё же саднит. У меня болят и стонут невидимые органы. Вот придёшь к врачу, он спросит: «Где болит?», а я и сказать не знаю что. Готов лишь кричать: «Вот здесь же, здесь! Видите?», – а сам незнамо куда показываю. Я чувствую, что я жив. Я знаю, что впереди ещё многое ждёт, а чувство всё же такое, будто по мне прокатилась фура, при этом меня даже не удосужились отправить в больницу. Мол, ступай ты, само заживёт. Дрожь скользит по рукам. Тебя нет. Со мной холод.

Январь

Две тысячи тринадцатый. Я сижу на лавке посреди Первомайского сквера. На улице – семнадцать градусов ниже нуля, но мне тепло. Я жду женщину, которая просто не умеет не опаздывать. В кармане зимней куртки бархатная коробочка с недорогим кольцом. Сегодня я защитил диплом и сегодня собираюсь предложить своей женщине официально связать свою жизнь со мной. Я откладывал этот момент бесконечное количество раз, хотя давно без ума от этой женщины. Моей ошибкой было то, что я был уверен – пока я не получу диплом, на меня нельзя положиться. Если бы понял свою оплошность раньше, то сейчас многое было бы сделано, а не пылилось на антресолях. Я давно хотел купить гитару, обучиться игре на ней, но откладывал до окончания университета. Я был уверен, что это обучение только помешает основной учёбе. А сейчас понимаю, насколько это было глупо. Захотел – бери и делай.

Моё тепло резко сменяется тревогой и тоской, и я начинаю чувствовать холод, когда смотрю на часы: она должна была прийти час назад. В эту минуту я начинаю что-то понимать, но не позволяю мыслям окончательно пускать корни в моей голове. Вместо раздумий я набираю её номер на сотовом, но она не отвечает. Я сижу на промёрзшей лавке, в кармане зимней куртки бархатная коробочка с недорогим кольцом. Она не придёт.

Февраль

Пятнадцатый этаж. Со злостью я заталкиваю все свои вещи в сумку. В таких случаях, кажется, обычно обвиняют мужчину. Мол, это он такой мерзавец, испортил мне всю жизнь. Ведь так говорят? Только у меня всё по-другому: это я дура. Ведь никто меня не заставлял к нему переезжать, никто меня не обманывал. Я с самого начала догадывалась, с кем имею дело, но всё же сделала ставку. Такие, как он, не меняются. Или, по крайней мере, не меняются с такой, как я: молодой, взбалмошной, импульсивной, ревнивой особой.

С какой-то грустью я оглядываю квартиру. Сердце щемит не от того, что я ухожу от него, а от того, что я больше не проведу ни дня в этой квартире, а ведь она так мне нравилась. Здесь всего две двери – входная и дверь в ванную. Потолки высокие, стены окрашены краской цвета слоновой кости. В гостиной белый велюровый диван, кофейный столик и небольшие тумбы тёмных цветов. Гостиную и спальню разделяет белая ниша, на которой покоится разная дребедень – от ароматизированных свечей и книг до брелоков, которые он коллекционирует. В спальной окна во всю стену, большую часть комнаты занимала роскошная широкая кровать. Белое постельное бельё, множество подушек и цветное покрывало, лежащее в изножье кровати. Мне девятнадцать лет, и я снова переезжаю.

Я выхожу на лестничную клетку и, хоть я это всегда ненавидела, спускаюсь на первый этаж не на лифте, а по лестнице.

Март

Две тысячи семнадцатый. Прежде я думал, что в гитаре моё спасение. Что она – это тот мой мир, в котором я мог скрыться от всех и всего. Я и скрывался. Все два года – с тех самых пор, как купил её. Я не представлял себя без неё, не представлял, что могу уехать куда-то без гитары, не представлял, что смогу прожить хотя бы один грёбаный день, не взяв её в руки. Когда я хотел шагнуть с крыши или вылететь в реку с моста, я брал гитару и забывал обо всех глупостях, забывал о ребячестве, которое временами просыпалось во мне.