Все четыре страны БРИК превзошли мои предсказания, сделанные в 2001 году. Оглядываясь назад, можно сказать, что прогнозы, которые в то время могли показаться излишне оптимистичными и даже шокирующими, сейчас представляются довольно консервативными. Совокупный ВВП стран БРИК с 2001 года увеличился в четыре раза – с $3 трлн до $11–12 трлн. Мировая экономика за это время выросла в два раза, и примерно треть этого прироста обеспечили страны БРИК. Совокупный рост ВВП этих стран более чем вдвое превысил рост экономики США, что эквивалентно созданию еще одной Японии и еще одной Германии или пяти таких стран, как Великобритания. И все это за одно десятилетие.

Некоторые наблюдатели считают, что влияние стран БРИК на мировую экономику преувеличено, потому что их рост был в основном обусловлен экспортом в развитые страны, а также увеличением цен на сырье. Экспорт, безусловно, сыграл в свое время важную роль в обеспечении экономического роста в Китае, но после кризиса 2008 года и последующего падения спроса в США и других странах одним этим фактором успех страны объяснить невозможно. Для Индии источником роста на протяжении 10 лет был внутренний спрос. Внутреннее потребление и увеличение расходов на инфраструктуру начинает играть все большую роль в обеспечении экономического роста стран БРИК. Подпитанный кредитами спрос со стороны США, безусловно, сыграл свою роль в развитии стран БРИК, но уже с 2008 года экономики этих стран продолжают набирать обороты, несмотря на проблемы, поразившие американскую экономику.

Как бы мы ни интерпретировали имеющиеся данные, важность БРИК в обеспечении мирового экономического роста не подлежит сомнению. Личное потребление в странах БРИК резко увеличилось. В Китае в период между 2001 и 2010 годами внутренние расходы увеличились на $1,5 трлн, или примерно на размер экономики Великобритании. Увеличение в остальных трех странах было примерно на том же уровне, может быть, даже чуть большим. На страны БРИК сейчас приходится около 20 % объема мировой торговли по сравнению с менее чем 10 % в 2001 году. Торговля между странами БРИК растет гораздо более быстрыми темпами, чем мировая торговля в целом.

Учитывая успехи БРИК, неудивительно, что многие страны в настоящее время соперничают за право называться «новыми БРИК». Когда я общаюсь с друзьями из Индонезии, они указывают на то, что вместо термина БРИК должен использоваться термин БРИКИ. Мексиканские политики заявляли мне, что это понятие должно на самом деле выглядеть как БРИКМ. В Турции хотели бы видеть БРИКТ.

В 2003 году мои коллеги из Goldman Sachs Доминик Уилсон и Рупа Пурушотаман подготовили статью, расширяющую мои прогнозы до 2050 года {2} . Они предположили, что к 2035 году Китай может обогнать США и стать крупнейшей экономикой в мире, а к 2039 году совокупный ВВП стран БРИК превысит суммарный объем экономик стран G7.

Эта статья привлекла много внимания, хотя большинство в то время считало этот прогноз нереальным. Тем не менее наши последующие исследования показывают, что ВВП Китая может достигнуть уровня США уже в 2027 году (или даже раньше). С 2001 года ВВП Китая вырос в четыре раза – с $1,5 трлн до $6 трлн. С экономической точки зрения Китай за 10 лет создал три новых Китая. И вполне вероятно, что совокупный ВВП четырех стран БРИК превысит ВВП США еще до 2020 года.

В 2005 году руководимая мною команда исследователей из Goldman Sachs попыталась определить, кто войдет в группу развивающихся стран, идущих в кильватере БРИК. Группу из одиннадцати стран, в которую вошли Бангладеш, Египет, Индонезия, Иран, Южная Корея, Мексика, Нигерия, Пакистан, Филиппины, Турция и Вьетнам, мы назвали Next Eleven («Следующие 11»), или сокращенно N-11. Хотя мы считаем, что экономика ни одного из членов N-11, скорее всего, не достигнет размеров экономики любой из стран БРИК, мы думаем, что Мексика и Корея способны играть в мировой экономике не менее важную роль, чем БРИК {3} .

Как и в случае с термином БРИК, я был немного удивлен тем, насколько быстро получила широкое признание концепция N-11. Для многих, от инвесторов до политиков, она стала важным инструментом анализа изменений в глобальной экономике. Такие инструменты становятся полезными как никогда, учитывая скорость и масштабы происходящих перемен. Концепции БРИК и N-11 не могут объяснить абсолютно все экономические явления современности, но они помогают понять, что происходит в мировой экономике.

В начале 2011 года я пришел к выводу, что термин «развивающиеся рынки» (emerging markets) больше не может применяться к странам БРИК, а также к четырем странам из группы N-11 – Индонезии, Корее, Мексике и Турции. В настоящее время эти страны имеют прочные позиции по государственному долгу и дефициту бюджета, устойчивые торговые структуры и огромное число людей, неуклонно поднимающихся вверх по лестнице экономического благосостояния. Инвесторам, пытающимся оценить возможности, открывающиеся на новых рынках, а также политикам, стремящимся понять, какие изменения происходят в мире, следует смотреть на эти страны не как на традиционные «развивающиеся рынки». Мне кажется, что термин «растущие рынки» (growth markets) более точен.

Тем не менее популярность любых упрощающих классификаций должна всегда настораживать. В 1977 году, когда я завершал магистерскую диссертацию в области экономики и финансов, мой научный руководитель предложил мне подумать о продолжении учебы в докторантуре. Он сказал, что в Центре энергоэкономических исследований при Университете Суррея можно получить грант. Я решил не упустить эту возможность и не прогадал.

Шел 1979 год. Революция в Иране только что спровоцировала второй нефтяной кризис, поэтому приложение полученных мною знаний в области монетарной экономической теории к группе стран – членов ОПЕК и их инвестициям казалось довольно интересным занятием. Следующие два года я провел, углубляясь в теории, описывающие цены на нефть, картели и международное размещение активов. Я часто шучу с коллегами-экономистами, что, пожалуй, единственное, чему я научился за это время, это тому, как сохранить рассудок. Я проводил дни напролет в компьютерном классе или в библиотеке в попытке найти исчерпывающий ответ на вопрос, как ОПЕК должна инвестировать свой избыточный капитал. Эта работа заставила меня осознать, что экономика – это социальная наука и в ней мало определенности. Зачастую то, что считается общепринятой истиной, на самом деле является не более чем ленивым консенсусом или излишне самоуверенным объяснением чрезмерно сложных явлений.

В конце 1970-х и начале 1980-х годов казалось вполне логичным предположить, что цены на нефть будут продолжать расти в очень долгосрочной перспективе. Однако к середине 1980-х они упали. Эта тенденция продолжалась на протяжении большей части следующих двух десятилетий. Консенсус, даже между ведущими экономистами, не позволил правильно оценить чувствительность спроса и предложения к росту цен на нефть. В краткосрочной перспективе поставщики и потребители нефти не особо реагировали на скачки цен. Но в долгосрочной перспективе они оказались гораздо более чувствительными к колебаниям цен, чем привыкли считать экономисты. Позднее в книге я еще вернусь к этому вопросу в контексте огромной потребности Китая в энергоресурсах, а сейчас я упоминаю об этом, чтобы показать, как часто экономисты ошибаются. Ленивый консенсус представляет собой мощную удушающую силу. Выявлять его и бросать ему вызов – это то, чему всем нам следует научиться.