Обычно судьба говорит с нами. Но большинство принимает её тихий голос за сны и смешные бабкины приметы, да живёт себе, как придётся. Сильно удивляясь потом, отчего как-то не так жизнь складывается – не по вкусу, не по размеру?

Правда, некоторых это удивление утомляет, в конце концов, и они догадываются найти через знакомых проверенного звездочёта или навестить в южных горах маленький беломраморный храм, где дважды в луну пифия сообщает пришедшему то, что он сам в своё время недослышал – или по молодому гонору недослушал.

Однако тут и гадать бы не пришлось. Вытянув шею, Дон замер и смотрел – к нему, игриво рисуя бёдрами древний символ жизни, идёт женщина его мечты. Пусть даже ещё не видит его, не знает – это только пока…

Но показаться ей в столь плачевном виде! Да что она подумает?! Однако молодой человек не относился к тем вечно ноющим мальчикам, которые так и норовят при малейшей трудности спрятаться за мамочкин передник… за передник? Кто тут сказал – за передник?

Парень в два шага одолел кухоньку, сдёрнул с крючка оставленный подругой фартук и поспешно нацепил на себя – ну, теперь и показаться не стыдно. Уж лучше выглядеть грязным от работы, чем… но ладно, бедняге и без того несладко. Вот же чёрт побери эту слабость при виде складной фигурки! Где же ты, единственная, что избавит глаза от необходимости скашиваться то туда, то во-о-он туда?!

Впрочем, сей балагур чуть лукавил, рисуясь по привычке даже перед самим собой – если мужчина перестал с интересом поглядывать на встречных и поперечных женщин… пиши пропало! Кстати, ни одна хозяйка из числа знакомых Дона не пилила главу семейства, когда мужнины глаза нет-нет, да и смотрели куда-то, кроме как на неё саму – когда у супруга хорошее настроение, то и в доме лад и порядок? Про то, сколь славно в доме, если в таком же настроении шея этой головы, некий умный и уже немного знакомый нам котяра предпочитал помалкивать.

Так вот и хорохорился он перед самим собой изо всех сил: а что ещё делать, когда пришла она – единственная. Весенней грозой грянула… и как же теперь жить, Дон?

– Трринь-трринь! – требовательно заверещал у входной двери колокольчик, и парень бросился в холл. Перед дверью замедлил шаг, немного выровнять дыхание. Это почти удалось – и пальцы уже не тряслись, когда Дон повернул ручку и распахнул заскрипевшую дверь.

Как он и предполагал, ростом пришедшая оказалась повыше Динь, но до его подбородка если и дотянулась бы, то лишь привстав на пальцах. Это соображение вдруг холодом сжало ему сердце, и Дон впервые за всю сознательную жизнь не смог ничего ни произнести, ни придумать. Тем не менее, молодому человеку удалось приветливо поклониться, а приглашающему жесту его изящной и в то же время сильной кисти позавидовал бы и сам обер-гофмейстер.

В обращённом ему навстречу ясном взгляде мелькнуло удивление – и быстро сменилось нескрываемым удовольствием: поспешно заложенные за спину руки, скованная поза, блеск синих мужских глаз умной женщине сообщают всё, что нужно – а складывать два плюс два мадемуазель умела, и быстро. Научена была: несколькими годами ранее в толпе поклонников мадам Лармур оказался некий магистр, очень расположившийся к дочери своей пассии, – он-то и преподал девице науку письма и счёта. А вот пара других воздыхателей оказалась не настолько увлечена матушкой, чтобы оставить без внимания расцветавшую дочь. Которая ничего не имела против, а очень даже наоборот.

Ротик её сложился в очаровательный розовый бутон, и она выжидающе посмотрела на мужчину, по извечной женской хитрости якобы отдавая инициативу ему. Что было совершенно точно понято и принято. Щёлкнули каблуки, склонилась голова, качнулись белокурые пряди:

– Дониэль Тинген к вашим услугам, мадемуазель!

Мадемуазель снисходительно улыбнулась этой старомодной провинциальной церемонности – кроме самоходных экипажей и обязательного вечернего освещения улиц фонарями на частых высоких столбах, из мировых столиц навеяло попутными ветрами простоту нравов и пренебрежение такими мелочами, как этикет. И если люди в летах ещё что-то там соблюдали, то современная молодёжь уяснила быстро: все люди – братья-сёстры, или, по крайней мере, возможные любовники – ну а заживо похоронившие себя знахарки и иже с ними пусть отдыхают в сторонке.

И маменькина наука не прошла даром: понравившегося мужчину надо проверять на боеспособность с места в карьер. Юная красавица долго посмотрела Дону в глаза. Медленно и пристрастно огладила взглядом от лица вниз… по раскрытому вороту, неуклюже надетому фартуку и мыскам добротных туфель.

По-прежнему неторопливый, взор поднялся до гладко выбритого подбородка и остановился на твёрдых и плотно сжатых сейчас губах, не замечая полыхающих румянцем щёк.

Лицедействовать, впрочем, умеет каждый, а вот чувством такта одарены далеко не все – но девица прекратила паузу вовремя:

– А у меня три имени.

От звука её певучего, с лёгким вызовом голоса Дона окатило томительно сладкой волной, захотелось ощутить его пальцами, языком, губами, раствориться в этом голосе всем существом.

Юная же хулиганка продолжала:

– Для мальчишек я Аннет, – сочные губы изогнулись в привередливой улыбке, а тонкий стан – в изысканной позе, скопированной из столичного журнала «Придворная модница». Она чуть склонила головку набок и стрельнула глазами в свою осчастливленную этим фактом жертву: