И вообще, вокруг меня крутилось столько мужичков… и если на всех обращать внимание… Поэтому я и одеваться старалась скромно.

Вот так я и жила до некоторых пор…

***

Читая впоследствии Алевтинин дневник, Миронов подумал, что она уже давно, очевидно, складывала о себе благоприятную версию, подгоняя подробности – вольно или невольно? – под определённый критерий… Короче, сказку о своей персоне.

«Да и для меня, похоже. На самом деле, если всматриваться пристальней, то это чистой воды сочинительство…»

Фраза в дневнике Миронова не закончена.

***

Алевтина заглянула к председателю Луначарскому – сам хозяин в кабинете отсутствовал, но там находились Волоха с Мироновым. Собственно, Федот Федотыч Алевтине не был нужен. Она и сама не знала, кто ей необходим на тот момент. Просто вдруг захотелось зайти в организацию. В клубе писателей к ней приставал Пузиков, в прошлом сокурсник по институту: «Ты сегодня такая… сексапильная! Прямо-таки примагничиваешь! В чём дело? Говори – исполню все твои желания…» Вот она от него и убежала. А куда пойти ещё? Домой не хотелось. Вернее, не хотелось быть одной…

С утра она записала в дневнике: «День не обещает ничего особенного…» Это собственное наблюдение её слегка задело. Зачем вообще что-то записывать тогда? Ничего так ничего. Ещё и бумагу марать! Глупость. Но, поди ж ты, разбери, когда в мыслях сумбур, а душа обмирает… «Душа… Обмирает… Экие красивости в голову лезут!..»

Волоха встретил её с нескрываемой радостью, хотя тот визит к ней не принёс ему желаемого… Возможно, сейчас в нём всколыхнулась надежда. Ей же тогда было любопытно: чего это он напросился в гости, когда уже всем объявил, что ожидает приезда невесты? Или что, выбирал до последней минуты?.. У-у, мужики!.. Хотя и бабы не лучше…

Однако уже на пороге она увидала Миронова, которого до этого видела всего три раза. Первый раз в позапрошлом году на литературной конференции, где не очень и приглядеться успела, так как народу интересного было предостаточно, а он, как потом узнала, только-только появился в здешних кулуарах и старался, видимо, не высовываться. Впрочем, оказалось впоследствии, высовываться он вообще не любил. Так что второй раз также мог зафиксироваться в памяти опять же лишь проходным моментом, не обрати сам председатель её внимание на его скромную персону.

– Не понимаю, – сказал Луначарский в застолье после конференции (Алевтина сидела подле него), – и чего вы находите, девки, в поэтах. Не понимаю. Сплошь выпупизм и экзальтация. Таланту на грош, а форсу выше крыши. Из окон прыгают ещё… – и покосился на студентку свою: слушает ли? И понимают ли, что намёк на Маврушу? И убедившись, что понят, продолжил: – Вот сидит – хороший, порядочный Миронов, ей-ей. И пишет, заметь, не стихи, а прозу.

Алевтина присмотрелась и, когда Миронов ушёл, шепнула Луначарскому:

– А он и в самом деле симпатичный.

И третий раз они столкнулись в коридоре организации, когда Алевтина собирала документы на поездку в Австрию – заниматься литобработкой мемуаров известного русского князя, чьи предки уехали из России до революции. Миронов прошёл мимо неё с секретарём Заточкиным и, похоже, опять не обратил на неё внимания. Хотя нет, подмигнул, но так, как подмигнул бы, скорее всего, любой смазливенькой девчонке.

И вот теперь… четвёртый раз. На память ей почему-то пришло: три раза дух прошёл в образе человека… и всё мимо, мимо… Однако в четвёртый раз…

Когда она стояла в ожидании, пока ребятки отоварятся питиём и закусью (втроём они уже покинули организацию и завернули в магазин, чтобы не переплачивать в Клубе), она услыхала, как они хохочут. Поначалу этот смех её покоробил, потому что подумалось: смеются над ней, но в следующее мгновение она рассмотрела их лица и поняла, что в эту минуту перед ней налицо сама непосредственность. Миронов, во всяком случае, точь-в-точь напоминал пятилетнего мальчугана, который вот-вот хватится за свой гульфик, чтобы не опрудиться от избытка чувств, так взахлёб он покатывался. Что же их так развеселило? И ей стало ещё любопытнее…

В буфете она потеряла счёт времени, так увлеклась разговором с Ейей. Собственно, не столько смыслом его речей, сколько звуком его голоса: спроси её, о чём они говорили?.. да вроде обо всём на свете! Она даже не могла вспомнить: когда и куда подевался Волоха. Потом гуляли по Тверскому бульвару, сумеречно-уютному, охваченному ночными огнями. Миронов предложил поехать к нему, и она хотела резко отказаться, но внезапно над крышами домов разразился настоящий фейерверк. Это было столь неожиданно и напоминало некий знак, что она заопасалась, что её визави не повторит своего предложения. И когда ночное небо вновь восстановило свой спокойный лиловый тон, она сказала: