2)-«алаэ», или «омо», доска средней длины, около 8 футов (2,44 м) и более;

3)-«кико-о» был больше, чем «алаэ», но не так велик, как самый большой, между 12 и 18 футами (3,66–5,49 м), он хорошо подходил для большой волны, но требовал и хороших навыков управления доской;

4)-«оло», очень длинный сёрф-борд, который содержался для членов королевской фамилии. Достигал 18–24 футов (5,49–7,32 м) в длину.

Исследователь влияния Мирового океана на культуру и цивилизацию народов профессор. Манн-Боргезе пишет, что в XIX веке сёрфинг как вид спорта пришёл в упадок. Но в XIX столетии он не был распространён вне Полинезии, а значит, не переживал и подъёма. И то, что называют упадком спорта, скорее следует считать общим упадком религиозно-культурных традиций вследствие в том числе и насильственного внедрения цивилизации и христианства в быт полинезийских туземцев. Однако мало-помалу волшебство тихоокеанских архипелагов подчиняло миссионеров от креста и прогресса, и многие местные традиции были восстановлены, хотя и не всегда в прежнем качестве, как в случае с сёрфингом, который, вероятнее всего, тогда и стал только спортом.

И в этом качестве в период 1885–1899 гг. сёрфинг перебрался на континент с лёгкой руки женщины хапа-хаоле (то есть смешанная кровь). Принцесса Каиулани, дочь губернатора Клегорна и сестры короля Калакалуа, оставила Гавайи и перебралась в Англию с целью получения образования, соответствующего происхождению. По окончании учёбы она вместе с отцом отправилась в путешествие по Европе. Общество восхищалось ею как прелестной женщиной, хорошим музыкантом и пловцом. И она часто демонстрировала европейцам своё искусство катания, открывая им «новый вид спорта». C 1903 по 1908 год сёрфинг находит поддержку в лице энтузиастов не только полинезийского происхождения, но и европейского, чему способствовал двукратный олимпийский чемпион по плаванию Дьюк Каханамоку. А в 1915 году он же раздвинул границы сёрфинга до берегов Австралии, начав кататься в Сиднее на пляже Фрешуотер-бич.

Также огромное влияние на распространение этого искусства оказал Джордж Фритт, родившийся в 1883 году. В шестнадцатилетнем возрасте он освоил технику катания на укороченной доске, преподнесённой ему в дар дядюшкой, гавайским принцем.

С помощью Фритта, который экспериментировал с размерами, вдвое укорачивая использовавшиеся ранее доски, и при литературном посредстве Джека Лондона сёрфинг перебирается в США. В 1930 году Том Блейк, уже имевший патент на изобретение полой доски, делает шаг, ставший в некотором роде поворотной вехой в истории развития сёрфинга. Он укрепляет небольшой плавник на днище у задней части доски. Это облегчает маневренность и добавляет устойчивости при поворотах.

На традиционных досках ничего подобного не было: для совершения поворота сёрфер вынужден был опускать либо ногу, либо руку в воду. Примерно в то же время некто Пит Петерсон экспериментирует с бальзой – деревом, имеющим легчайшую древесину, до сих пор используемым в авиастроении, что позволяет значительно снизить вес досок. После Второй мировой войны ему же лос-анджелесская компания по производству пластмасс предоставляет материалы для изготовления первой доски на стекловолоконной основе. И пятидесятые годы XX столетия открывают золотую страницу этого «дара Мауи», которая пишется нами и по сей день.

Но на этом Мауи не остановился. Хитрец, покинув жемчужный грохочущий прибой, устремился к заснеженным горным вершинам и стал скатываться на доске с их склонов. Ворвался в духоту мегаполисов, чтобы на той же доске, но уже с колёсами, промчаться по горячему асфальту. Вновь вернулся в прибой и покорил ветер, поставив на свою доску парус, и, чтобы ещё раз доказать своё равенство богам, поднял человека на доске под облака – скользить на небесных струях. Мауи Тики-Тики, подарив человеку способ преодоления своих страхов, открыл ему путь к самому себе.

Частично использована информация с порталов и из книг:

1. www.surfingforlife.com

2. The Journal of the Polynesian Society

3. www.jps.auckland.ac.nz

4. Э. Манн-Боргезе. Драма океана. – М.: Судостроение, 1982

5. Сказки и легенды Западной Полинезии. – М.: Детская литература, 1986

Песок был похож на бусинки. Но на бусинки такие крохотные, что их могли бы в ожерелье носить только бабочки. Он потрескивал и шелестел, словно листья, словно волны, словно времена. Солнце в небе не спешило никуда, океан медленно шёл к приливу. Была половина дня – время, когда всё кажется замершим, неторопливым и даже тень, собственная тень перебирается под ноги, словно не хочет выставляться на медленный зной.

Дремали скалы, на них дремали жарко и влажно зелёные кроны. На некоторые листья лучи падали так жестоко, что они казались не зелёными, а белыми и ослепительными. Лагуна сияла бирюзовым пляшущим светом.

За ней лежал, подложив под голову большие руки, Риф.

Кем была для него Вода? Возлюбленной, влюблённой? Она своею голубой ладонью оглаживала его грудь, и иногда с такой нежной лаской, что сомнений не оставалась – влюблена, влюблена в этого молчащего гиганта, похожего лицом на какого-то античного титана. Но порой лежала на его плече, отстранённая, отчуждённая, и казалось тогда, что близость его могучего тела вызывает в ней только покорное неприятие.

…А то бросалась вдруг на него с шутливой страстью, целовала ладони, кораллы губ, лучистые светлые глаза, тёмно-зелёные волосы, и эта страсть из шуточной вдруг перерастала в настоящую!

Как же она любила его в эти мгновения, растягивающиеся иногда на целые недели; и кто знает, чем он был для неё – огромный, прекрасный, неспособный шевельнуть и величественным своим пальцем, чтобы вернуть ей объятие! Только его глаза, живые и наполненные блеском, смотрели в самую её душу. И тогда она целовала его упругими солёными губами, целовала и с покорностью принимала – понимала, отчего так любит! Но, успокоившись, опять припадала к неподвижной груди, думая отчаянные свои мысли, играя его волосами.