Сардесский пурпурный ковер, на который могли ступать только он и Кассандана, был постлан по направлению к царскому месту. Ведомая Крезом слепая царица предшествовала сыну и заняла во главе стола трон, который был выше стоявшего рядом золотого кресла Камбиса. Налево от царя разместились законные его жены; Нитетис сидела рядом с ним, около нее Атосса, рядом с Атоссой – просто одетая и бледно набеленная Федима, а около последней жены царя – евнух Богес; рядом с ним восседал верховный жрец Оропаст, далее – несколько высокопоставленных магов, сатрапы нескольких провинций, между которыми находился также и еврей Вельтсазар, и множество персов, мидян и евнухов, занимавших высшие должности в государстве.

По правую сторону царя сидел Бартия. За ним следовали: Крез, Гистасп, Гобриас, Арасп и другие Ахемениды, по чинам и по возрасту. Наложницы или сидели у нижней части стола, или стояли против царя, чтобы игрою и пением поднимать радостное настроение пирующих. Позади них стояло множество евнухов, которые должны были наблюдать, чтобы они не обращали своих взоров на мужчин.

Первый взгляд Камбиса обратился к Нитетис, которая сидела около него во всем величии царицы, бледная, но невыразимо прекрасная в своем новом пурпурном одеянии.

Глаза жениха и невесты встретились.

Камбис почувствовал, что в глазах его невесты сверкнула пламенная любовь. Однако же чуткий инстинкт нежной страсти подсказал ему, что с дорогим ему существом произошло нечто необыкновенное. Выражение ее губ было запечатлено какой-то грустной серьезностью; а ее всегда спокойный, ясный взгляд был подернут туманной завесой, заметною только ему одному. «Я после спрошу ее, что с ней случилось, – думал царь, – мои подданные не должны замечать, как дорога мне эта девушка».

Затем он поцеловал в лоб свою мать, своих братьев, сестер и ближайших родственников; произнес краткую молитву, в которой благодарил богов за их благоволение и просил ниспослать счастливый год для него самого и для всех персов; объявил громадную сумму, которую он в этот день дарил своим подданным, и приказал жезлоносцам призвать тех, кто ожидал, что это радостное празднество ознаменуется для них исполнением какого-нибудь скромного желания.

Ни один из просителей не ушел неудовлетворенным; впрочем, каждый из них еще за день перед тем заявил о своей нужде старшему жезлоносцу и осведомился насчет того, будет ли он допущен перед царские очи. Равным образом и просьбы женщин рассматривались евнухами, прежде чем высказывались перед царем.

После мужчин Богес подвел к царю толпу женщин (только Кассандана осталась сидящей на своем месте).

Атосса открывала длинное шествие вместе с Нитетис. Федима и еще одна красавица следовали за двумя царевнами. Спутница Федимы была разряжена самым блистательным образом и нарочно поставлена рядом с отвергнутой фавориткой, чтобы еще резче оттенить контраст той почти граничащей со скудностью простоты, которой отличалась одежда Федимы.

Интафернес и Отанес смотрели, как предсказывал Богес, мрачным взором на свою внучку и дочь, столь бледную и бедно одетую, среди этой разряженной толпы.

Камбис, знавший по опыту прежних лет безумную расточительность Федимы, увидев ее лицом к лицу, взглянул с неудовольствием и удивлением на простой наряд и на бледные черты дочери Ахеменидов. Его чело омрачилось, и он сердито спросил упавшую к его ногам женщину:

– Что означает этот нищенский наряд в такой торжественный день на моем пиршестве? Разве ты не знаешь обычая нашего народа – являться перед своим господином не иначе, как в полном наряде? Право, если бы сегодня был не такой особенный день и если бы я не уважал тебя в качестве дочери наших дорогих родственников, то я приказал бы евнухам отвести тебя назад в гарем и заставить тебя в уединении припомнить то, что требует приличие!

Эти слова облегчили роль, которую должна была взять на себя униженная женщина. Горько плача и громко рыдая, она взглянула на разгневанного царя и простерла к нему руки с таким умоляющим видом, что его гнев превратился в сострадание, и он, поднимая коленопреклоненную просительницу, спросил ее:

– У тебя есть какая-нибудь просьба?

– Что могу я желать с тех пор, как мое солнце отвратило от меня свои лучи? – прозвучал ответ, заглушённый тихими рыданиями.

Камбис пожал плечами и спросил еще раз:

– Разве ты ничего не желаешь? В прежние времена я мог осушать твои слезы с помощью подарков; поэтому требуй и теперь утешения драгоценного металла.

– Федима не желает больше ничего! Да и для кого нужны ей украшения с тех пор, как ее царь и супруг отвращает от нее свет своих очей.

– В таком случае я не могу помочь тебе! – воскликнул Камбис, с негодованием отворачиваясь от коленопреклоненной Федимы.

Совет Богеса, чтобы она набелилась, был хорош, так как под белилами ее щеки пылали от гнева и стыда. Несмотря на это, она поборола кипевшие в ней страсти и, следуя приказанию евнуха, столь же почтительно и низко поклонилась Нитетис, как и матери царя, между тем как ее слезы неудержимо текли на виду у всех Ахеменидов.