– Ты бы должен был ответить ему, что единственное средство против этой болезни – зажечь свечу.

– О, как я ненавижу этих бездельников! Если я пробуду с ними еще хоть один час – я погибну!

Небенхари улыбнулся и возразил своему слуге:

– Ты, должно быть, удивительно вел себя с иностранцами и раздражал их гордость. Персы вообще очень вежливые люди. Еще раз попробуй поладить с ними. Сегодня вечером я охотно приму тебя у себя, но ранее вечера – не могу.

– Я так и думал! И он переменился! Осирис умер, и Сет снова царствует на земле!

– Прощай! Когда взойдет семизвездие, тебя будет ждать на этом самом месте раб Пьянхи, наш старый эфиоп.

– Пьянхи, старый мошенник, которого я видеть не мог?

– Он самый!

– Гм… все-таки есть нечто хорошее в том, когда что-нибудь остается таким, как было. Конечно, я знаю людей, которые не могут сказать этого о себе; которые, вместо того чтобы ограничиваться своим искусством, берутся лечить внутренние болезни; которые старого слугу…

– Попридержи свой язык и жди терпеливо вечера.

Эти последние слова, произнесенные серьезным тоном, подействовали на старика. Он поклонился и сказал, прежде чем господин оставил его:

– Я прибыл сюда под покровительством бывшего начальника наемных воинов, Фанеса. Он имеет настоятельную надобность поговорить с тобой.

– Это его дело; пусть он ищет свидания со мною.

– Но ведь ты целый день торчишь у этой больной, глаза которой здоровы…

– Гиб!

– Пусть у нее появятся бельма на обоих за меня! Может ли Фанес прийти вместе со мной сегодня вечером?

– Я желал бы говорить с тобой наедине.

– А я – с тобой; но эллин, по-видимому, очень спешит и знает почти все, что я хочу сказать тебе.

– Ты разболтал?

– Не совсем, но…

– Мой отец хвалил мне твою верность, и я считал тебя надежным и скромным.

– Я таким и был всегда. Но этот эллин знал уже многое из того, что я знаю, а остальное…

– Ну?

– А остальное он выведал от меня – я и сам не знаю как. Если бы я не носил этого амулета против дурного глаза, то мне пришлось бы…

– Я знаю афинянина и извиняю тебя; мне будет приятно, если он придет с тобой сегодня вечером. Как уже высоко стоит солнце! Время не терпит. Расскажи мне в коротких словах, что случилось.

– Я думаю, сегодня вечером…

– Нет, я должен иметь по крайней мере общее понятие о случившемся, прежде чем буду говорить с афинянином. Говори короче.

– Ты обокраден.

– Больше ничего?

– Если ты называешь это ничем…

– Отвечай! Больше ничего?

– Ничего.

– Так прощай.

– Но, Небенхари!…

Глазной врач уже не слышал этого призыва, так как дверь, которая вела к гарему царя, уже затворилась за ним.

Когда взошло семизвездие, Небенхари сидел в великолепной комнате, которую он занимал в восточной стороне дворца, недалеко от жилища Кассанданы. Радушие, с которым он встретил своего слугу, снова уступило место той серьезности, которая у легкомысленных персов доставила ему прозвище ворчуна.

Он был настоящий египтянин, истый сын той касты жрецов, члены которой даже в своем отечестве, как только они являлись публично, выступали торжественно и с достоинством, не позволяя себе ни малейшей шутки, между тем как в кругу своего семейства и своих товарищей отлагали в сторону наложенное на себя ограничение и доходили иногда до необузданной веселости.

Небенхари принял Фанеса с холодной вежливостью, хотя был знаком с ним еще в Саисе, и после короткого приветствия приказал старому Гибу оставить его наедине с бывшим начальником телохранителей.

– Я хотел видеться с тобою, – начал афинянин на египетском языке, которым он владел в совершенстве, – так как обязан поговорить с тобой о важных вещах…

– О которых я имею сведения, – прервал врач.

– В этом я сомневаюсь, – возразил Фанес с недоверчивой улыбкой.

– Ты изгнан из Египта; тебя жестоко преследовал и обижал Псаметих, наследник престола, и ты теперь прибыл в Персию, чтобы сделать Камбиса орудием твоей мести против моего отечества.

– Ты ошибаешься. Я ничего не должен твоему отечеству; но тем более долгов я имею относительно дома Амазиса.

– Тебе известно, что в Египте государство и царь – суть одно и то же.

– Я скорее думаю, что жрецы твоего отечества любят отождествлять себя с государством.

– В таком случае, ты больше знаешь, чем я. До сих пор я считал египетских царей неограниченными властителями.

– Они действительно таковы, насколько они умеют освободиться от влияния твоих товарищей по касте. Теперь даже Амазис преклоняется перед жрецами.