– Я пришел сюда не для того, чтобы рассказывать истории, – отвечал Керавн, в котором поднялась желчь, так как ему показалось, что он заметил насмешливую улыбку на губах архитектора. – Я пришел сюда не затем, чтобы рассказывать истории, а с жалобой на то, что ты, будучи ласково принятым гостем, так мало стараешься охранить своих хозяев от вреда.

– Что это значит? – спросил Адриан, причем встал со своего сиденья и мигнул Антиною, чтобы тот крепко держал собаку, так как Аргус обнаруживал особенную антипатию к Керавну. Видимо, он чувствовал, что тот явился не для того, чтобы оказать его хозяину какую-нибудь любезность.

– Эта опасная, скалящая зубы собака принадлежит тебе? – спросил смотритель.

– Да.

– Сегодня утром она сбила с ног мою дочь и разбила драгоценный кувшин, который та несла.

– Я слышал об этом несчастье, – отвечал Адриан, – и много бы дал, чтобы его не случилось. За кувшин ты получишь богатое вознаграждение.

– Прошу тебя, к злу, которое постигло нас по твоей вине, не присоединять еще оскорблений. Отец, дочь которого подверглась нападению и ранена…

– Значит, Аргус все-таки укусил ее? – вскричал Антиной в испуге.

– Нет, – отвечал Керавн, – но ее голова и нога повреждены вследствие ее падения, и она сильно страдает.

– Это прискорбно; а так как я сам имею некоторые сведения во врачебном искусстве, то охотно попытаюсь оказать помощь бедной девушке.

– Я плачу настоящему лекарю, который лечит мое семейство, – отвечал смотритель, отклоняя предложение Адриана, – и пришел сюда просить или, говоря прямо, требовать…

– Чего?

– Во-первых, чтобы передо мной извинились.

– На это архитектор Клавдий Венатор всегда готов, если кто-нибудь потерпел вред от него самого или от его окружающих. Повторяю тебе, что я искренне огорчен случившимся и прошу тебя передать потерпевшей девушке, что ее горе – мое собственное горе. Чего ты желаешь еще?..

Черты Керавна прояснились при последних словах, и он отвечал менее раздраженным тоном, чем прежде:

– Я должен просить тебя привязать твою собаку, запереть или другим каким-нибудь способом сделать ее безвредною.

– Это слишком! – вскричал император.

– Это только справедливое требование, – решительно возразил Керавн. – Жизнь моя и моих детей находится в опасности, пока этот дикий зверь свирепствует на свободе.

Адриан ставил монументы своим издохшим собакам и лошадям, а его Аргус был ему не менее дорог, чем иным бездетным людям их четвероногие товарищи; поэтому требование смешного толстяка показалось ему дерзким и чудовищным, и он вскричал с негодованием:

– Вздор!.. За собакою будут присматривать, вот и все!..

– Ты посадишь ее на цепь!.. – потребовал Керавн, вращая зрачками. – Не то найдется кто-нибудь, кто сделает ее безвредною навсегда.

– Подлому убийце придется тогда плохо! – вскричал Адриан. – Что ты думаешь об этом, Аргус?

Собака поднялась при этих словах и схватила бы Керавна за горло, если бы ее господин и Антиной не удержали ее.

Керавн чувствовал, что Аргус угрожает ему, но в эту минуту он был в таком возбуждении, что скорее позволил бы растерзать себя, чем отступил бы. Он находился во власти гнева, возникшего из оскорбленной гордости.

– Значит, и меня в этом доме будут травить собакой?.. – спросил он вызывающим тоном и уперся руками в бока. – Все имеет свои границы, в том числе и мое терпение относительно гостя, который, несмотря на свой зрелый возраст, забывает всякое благоразумие. Я сообщу префекту Титиану, как ты ведешь себя здесь, и как только прибудет сюда император, он узнает!..

– Что?.. – засмеялся Адриан.

– Что ты позволяешь себе относительно меня.

– А до тех пор, – сказал император, – собака останется там, где была, и, конечно, под хорошим присмотром. Но позволь сказать тебе заранее, что Адриан так же любит собак, как и я, а ко мне он расположен еще больше, чем к собакам.

– Мы это увидим, – угрюмо проговорил Керавн. – Я или собака…

– Боюсь, что собаке будет оказано предпочтение.

– И этим поступком Рим совершит новое насилие!.. – вскричал Керавн, и лицо его при этом судорожно перекосилось. – Вы отняли Египет у Птолемеев…

– По уважительным основаниям, – прервал Адриан, – притом ведь это старая история.

– Право никогда не стареет, точно так же, как неоплаченный долг.

– Но оно исчезает вместе с лицами, которых оно касается. Как давно уже не существует ни одного из Лагидов!

– Вы думаете так потому, что вам кажется выгодным так думать, – возразил Керавн. – В человеке, который стоит здесь перед тобою, течет кровь македонских властителей этой страны. Мой старший сын носит имя Птолемея Гелиоса, в лице которого, по вашему мнению, умер последний из Лагидов.

– Добренький маленький слепой Гелиос, – вмешался черный раб, обыкновенно пользовавшийся именем несчастного малютки как щитом в тех случаях, когда его господин находился в опасном настроении духа.

– Значит, последний потомок Лага слеп! – засмеялся император. – Риму нечего ждать его притязаний. Но я сообщу императору, какие опасные претенденты находят приют в этом доме.