Как трудно освободиться от бренной плоти!

Измученная бесплодной борьбой, Дамия сравнивала себя с ваятелем, который отбивает от куска мрамора все лишнее, чтобы воспроизвести на нем божественные черты; но отделить этот излишек от камня несравненно легче, чем отделить душу от крепко сросшейся с ней телесной оболочки.

Несмотря на это, настойчивая женщина упорно старалась добиться цели, которой достигали раньше нее другие, однако эта цель ускользала от Дамии все дальше и дальше. Рой непрошенных воспоминаний и странных образов осаждал ее мозг, мешая сосредоточиться. Резец скульптора перестал ему повиноваться, выскальзывал у него из рук и притупился раньше, чем из камня успел показаться божественный облик.

Один обман чувств сменялся другим. Сначала Дамии представилась юная Горго, кумир ее старческих дней. Она лежала, прекрасная и бледная, на пенистой волне, которая подняла девушку на своем влажном гребне и тотчас увлекла за собой в разверстую пучину.

Горго, молодая, едва расцветшая, вместе с другими обречена на гибель! И она должна пасть от святотатственной руки, которая была готова низвергнуть царя богов.

Необузданная ненависть овладела Дамией, и ее бред принял иную форму. Теперь старухе мерещилось, будто бы над ее головой носится стая черных воронов, кружась в сизом тумане на недосягаемой высоте; но вдруг они исчезли, и вместо них из сыроватой мглы явственно выступил надгробный памятник жене Порфирия, матери Горго.

Как часто Дамия подходила к нему, растроганная воспоминаниями о дорогой умершей, однако теперь ей не хотелось видеть красивый монумент, и его образ действительно стушевался в сознании. Зато вместо него явился образ милого, доброго существа, которое покоилось под роскошным мавзолеем. И Дамия была не в силах отогнать от себя этот кроткий облик. Подробности смерти любимой невестки пришли ей на память, и она как бы заново пережила те страшные мучительные минуты…

Дамия видит под влиянием галлюцинации, как отворяются ворота их дома, откуда выходит торжественная процессия. Впереди идут музыканты с флейтами и поющие девушки; за ними следует белый вол с венком ярко-красных цветов граната на могучей шее. Гранатовое дерево с его плодами, полными зерен, служило у древних греков символом плодородия. Рога животного позолочены. Его сопровождают рабы с белыми корзинами, в которых лежат красивой пирамидой сладкие печенья, хлеб и цветы. Другие слуги несут в голубых клетках живых гусей и горлиц. Все эти дары назначены в жертву Эйлейфии, милосердной богине, покровительнице рожениц.

Вслед за жертвенным животным идет жена Порфирия в роскошном венке на темных кудрях. В ее осторожных движениях сказывается гордость будущей матери. С каким скромным достоинством опускает она глаза, вся проникнутая благоговением! Вероятно, ей приходит в голову мысль о предстоящих тяжелых страданиях, и молодая женщина усердно молится.

Озабоченная свекровь не отстает от нее. Дамия окружена приятельницами, клиентами с их женами и своими преданными служанками. Все они несут в правой руке гранатовое яблоко, а левой держатся за пестрые гирлянды цветов, образуя живописную цепь вокруг главных участников процессии…

В таком порядке торжественное шествие доходит до корабельной верфи Клеменса, но здесь с ними сталкиваются монахи. Увидя приготовленную жертву, они приходят в ярость и начинают громко поносить язычников. Рабы Порфирия с неудовольствием гонят их прочь. Тогда изможденные постом аскеты в овечьих шкурах начинают бить вола привешенными у них на поясе бичами. Взбешенный бык поднимает могучую голову, начинает фыркать, стучать копытами о землю и неожиданно вырывается из рук нарядных мальчиков, за которыми он покорно шел до этой минуты. Еще мгновение, и он подкидывает на воздух одного из монахов, а потом бежит прямо на толпу беззащитных женщин.

Как стая голубей, испуганная появлением ястреба, в ужасе разбегаются они в разные стороны. Некоторые из них падают в озеро, другие, помертвев от страха, прижимаются к забору верфи. Дамия бросилась к невестке, но они обе были сбиты с ног.

Несколько часов спустя появилась на свет маленькая Горго, а ее мать не пережила такого потрясения.

Дамия вздрогнула при этом мучительном воспоминании. Черные вороны снова закружились перед ее мысленным взором, но красивый греческий юноша весело разогнал их своим тирсом 68 . Его статное, гибкое тело блестит от покрывающей его мастики. Он только что вернулся с публичных состязаний, где постоянно одерживал победу. Всматриваясь в него, Дамия узнает милые черты и роскошные локоны своего сына Апеллеса; но внезапно он принимает вид изможденного аскета; его колени подламываются под тяжестью громадного креста: Мария, старшая невестка Дамии, сделала из этого любимца богов христианского подвижника, погибшего за распятого иудея, тогда как он только внешне исповедовал новую веру!

Дамия в бессильном гневе сжала свои руки и снова увидела воронов, которые хлопали крыльями над трупом распростертого отшельника.

Тогда перед ней явился с беззаботным лицом ее собственный муж Филипп, не замечая зловещих птиц и приветливо улыбаясь. Точно так же пришел он к жене много, много лет потому назад и весело воскликнул: «Сегодня я провернул самую блестящую аферу в своей жизни! За чашу воды мной получена поставка зернового хлеба в Фессалоники и Константинополь; каждая капля принесла мне сотню золотых солидов!»

Счастливый торговец! Барыш этого дня удесятерился; простая вода Нила, которую священник называл «водой крещения», совершила такое чудо. Она наполнила золотом и казну его сына, она же обратила небольшой участок земли, принадлежавший Филиппу, в обширные цветущие владения. Но между тем эта, по-видимому, обыкновенная вода молча требовала от тех, кто ею пользовался, исполнения особых серьезных обязательств. Но отец и сын не хотели их признавать. Все, к чему они прикасались, каким-то чудом обращалось в золото, однако безмятежное счастье и мир навсегда исчезли из дома лицемеров.