А приключилась с ним такая история. У него образовался то ли нарыв, то ли фурункул на самом заднем месте, и он не мог сидеть. А поэтому вместо первого дня на мехмате, который он так выстрадал, ему пришлось гулять по улицам.

Позже Юля работал в Курчатовском институте. Недавно он скончался.

Тетя Тоня была очень верующей. Однажды, когда мне едва исполнился год, воспользовавшись отсутствием матери, она украла меня, отнесла в близлежащую церковь и крестила, не забыв посыпать в купель… соль, ибо этим отличалось армянское православное крещение от русского.

Я как-то рассказал об этом моим друзьям по академии. Потом надо мной часто смеялись, отодвигали от меня в столовой солонку: «Тебе не надо, ты и так соленый».

В те годы власти пропагандировали так называемые бальные танцы: па-де-грас, па-де-патинер и тому подобные, ныне уже основательно и заслуженно забытые. На танцплощадках крутили музыку для этих танцев. Открывались школы бальных танцев. Я, как и многие, танцевать эти танцы не умел и решил записаться в школу. Моя мать порекомендовала меня своей знакомой, которая вместе с мужем вела уроки в здании, расположенном в парке Московского военного округа. Ольга Михайловна, так звали преподавательницу, была очень польщена тем, что у нее учится сын балерины, и всем об этом рассказывала.

Однажды она меня спросила:

— Правда ли, что наш парк переименовывают в парк Окружного дома офицеров?

Это было правдой. И снова вопрос:

— Разрешат ли туда ходить солдатам?

Вопрос был непраздным. А нее была целая группа, состоящая из солдат.

Я ее успокоил и сказал, что советская армия — это армия рабочих и крестьян, что подразумевало включение солдат в список избранных.

Позже мне приходилось посещать в Кинешме Дом офицеров, там было пять или шесть кружков. В них занимались жены офицеров и солдаты, так как это был хороший способ три раза в неделю удирать из части. Офицеров там не было.

В школе бальных танцев я дошел до старшей группы, мы танцевали краковяк и мазурку. Потом все кончилось. Бальные танцы забыли, и Ольга Михайловна начала преподавать танго и фокстрот.

В карты мне всегда везло. Однажды на практике в Дзержинске в фойе гостиницы, где мы жили, к нам подошел какой-то капитан и предложил сыграть в преферанс. Мы согласились. Я играл с капитаном против двух моих товарищей.

Нам с капитаном начало везти, причем так везти, что я стал задумываться, а не ловкий ли шулер мой напарник. Прикуп он знал всегда, хотя колода, которой мы играли, была наша. В более идиотском положении я никогда не был. Мне казалось, что ребята думают, будто я с капитаном в сговоре. Мне было стыдно, но поделать я ничего не мог.

Играли мы до двенадцати ночи, потом капитан забрал деньги и ушел. На следующий день на выигранные рубли я купил водку, закуску и долго доказывал ребятам, что с капитаном не договаривался. Не уверен, что они мне поверили.

Эта история произвела на меня такое впечатление, что с тех пор я никогда больше не играл в карты. Вообще. Ни в какую игру.

Из академии до метро «Бауманская» две остановки на трамвае. Через четыре или пять остановок до академии — пединститут МОПИ, оттуда ездили студенты, в основном студентки, благо, институт был женским.

Подбегаю я однажды к трамваю и вижу: на подножке стоит девушка в сером пальтишке и, боясь свалиться, двумя руками держится за поручни. В те далекие годы двери в трамваях автоматически не закрывались. Я вскочил на подножку, прижал собой девушку, она отпустила руки и облегченно вздохнула. Мы доехали до метро. Она меня поблагодарила и скрылась на эскалаторе. И надо же так случиться, что через день история повторилась. Подбегаю к трамваю — та же девушка еле держится на подножке. Я снова ей помогаю. Едем до метро и там знакомимся. Зовут ее Лида и учится она, естественно, в МОПИ, на отделении русского языка и литературы.

Через пару дней я начал ждать ее в метро, и мы вместе ехали пять остановок.

В первые годы учебы в академии мы носили странные погоны. Я не могу без улыбки рассматривать фотографии того времени. Мы спарывали наши курсантские погоны, солдатские с желтым кантом по краям, брали офицерские погоны и нашивали в центре черную полоску. Нам почему-то это разрешали. Но с годами мы поняли, что положение солдата предпочтительнее: не надо платить за билеты, и вообще к солдатам — войну еще помнили — относились с уважением. И пошла обратная крайность: мы затирали наш желтый курсантский кант, и погоны получались почти солдатскими.

Я не думаю, что Лида хорошо разбиралась в курсантских погонах. Она принимала меня за солдата и поэтому использовала недолгие минуты в метро, чтобы подтянуть мой культурный уровень. Она мне рассказывала о Пушкине, Лермонтове, а через две недели пригласила меня… в театр. В Малый театр на «Горе от ума».

Естественно, в воскресенье. Мы всегда назначали девушкам свидание в воскресенье. Если вдруг почему-то мы не хотели идти на свидание, то заявляли, что нас не пустили в увольнение, а девицы, конечно, не знали, что для перемещения по городу слушателям академии увольнительные не нужны.