Шрифт:
Сайрус А. Вильям поспешно вышел из комнаты, убегая от ответа.
Оказавшись на улице перед отелем, Лекок с удивлением убедился, что уже почти полдень, следовательно, к ди Мартино идти не время. Он не спеша побрел в ресторан в одном из старых кварталов, где, в память вечеринки у Тарчинини, заказал большую порцию спагетти al sugo [21] и наелся так, что его бросило в жар и стало трудно дышать. После такой трапезы ему вовсе не хотелось сразу разыгрывать роль сыщика, и, сев в такси, он отправился в парк Регина Маргарета. Там погулял некоторое время, сердито жуя резинку в надежде ускорить переваривание тяжелой пищи. Вскоре, утомленный этой физиологической борьбой, он примостился на скамейке, закрыл глаза и заснул, как истый веронец. Воздух был так мягок, что Сайрус А. Вильям мирно отдыхал до тех пор, пока заход солнца не исполнил атмосферу беспокойства, и внезапный холодок не вырвал его из глубокого сна. Вернувшись к реальности, Лекок поспешил на виа Стелла, где находилась парикмахерская ди Мартино.
21
С мясным соусом (ит.)...
Хозяин, красивый мужчина, еще сильнее надушенный, чем Тарчинини, принял Лекока с некоторой холодностью, исчезнувшей, когда он убедился, что посетитель не собирается нарушать его покой, требуя профессиональных услуг. Когда американец показал ему фотографию Росси, он, внимательно приглядевшись, заявил:
– Я видел этого типа... Точно, это один из моих клиентов! Я всех запоминаю. Потрясающая зрительная память! В вашем деле я бы себя показал, синьор! Это у меня от отца. Да вот как-то раз...
Сайрусу А. Вильяму некогда было слушать истории. Он хотел поскорее управиться с делом и принести Тарчинини положительный ответ.
– Он у вас бывал последнее время?
– Кто?
– Тот, что на фотографии.
– О! Нет. Несколько лет назад... два, не то три...
Раздосадованный, Лекок повернулся и вышел, оставив парикмахера скандализованным такой грубостью.
Ромео Тарчинини не стал расстраиваться по поводу неудачи своего товарища, равно как не позволил себе ни малейшего намека на тот факт, что одно-единственное дело за целый день наводит на странные мысли о бостонской расторопности, которую Сайрус А. Вильям неустанно приводил ему в пример.
– Завтра тоже будет день, синьор Лекок. Алиби Ланзолини я проверил. Оно вне подозрений, и Микино соответственно тоже. На сегодня поработали достаточно. Выпьем вермута в "Академии"?
Американец хотел отказаться, но он должен был еще объявить о своем отъезде и решил, что в кафе это будет проще.
Они уселись поближе к прохожим, у самого края террасы.
Едва заказав напитки, комиссар обратил внимание своего гостя на прелестную девушку, задевшую их платьем. Лекок раздраженно заметил:
– Честное слово, Тарчинини, вы только и думаете, что о женщинах!
– А это я так выражаю благодарность Господу Богу за то, что Он их создал...
И продолжал другим тоном:
– До чего обидно расследовать убийство в такую погоду! Ладно. Завтра вы, конечно, сходите к этому Маттеики на виа Баттести, предыдущему хозяину Ланзолини?
– И на этом покончу с делами, потому что завтра в тринадцать часов я вылетаю в Бостон через Париж.
Тарчинини не сразу ответил, видимо, с трудом осознавая новость.
– Жалко, синьор, потому что, хоть мы и не понимали друг друга, я не терял надежды открыть вам глаза...
– Как так?
– Привить вам другой взгляд на вещи.
– Не думаю, чтобы вам это удалось.
– Кто знает? Но, надеюсь, не дурные вести из дома ускорили ваш отъезд?
– Нет. Просто не могу смириться с вашим образом жизни, уж не обижайтесь, – с вашим легкомыслием, с вашими профессиональными методами, отдающими анархией!
– Мне очень грустно, что вы уезжаете с таким неблагоприятным впечатлением. Я думал, мы вместе раскроем убийство Эуженио Росси... Ладно, что поделаешь. Вы мне оставьте адрес, и я напишу вам, чем дело кончилось... О! Поглядите-ка, кто идет!
Повернув голову в указанном направлении, Сайрус А. Вильям увидел стройную, блистающую красотой, Мику Росси, которая шла в их сторону, покачивая бедрами. Тарчинини фыркнул:
– Наша самоубийца как будто чувствует себя неплохо!
– Я совершенно запутался в здешнем вранье!
– Потому что вы считаете это враньем...
Когда Мика поравнялась с ними, комиссар встал и пригласил ее вылить аперитив. Она согласилась без малейшего смущения, но Лекок держался крайне холодно, находя неприемлемым, чтобы следователь приглашал за свой столик особу, подозреваемую в соучастии в убийстве. Но в этом городе все было так необычно, так сбивало с толку, что Сайрус А. Вильям, как честный человек, должен был признаться себе, что чего-то он не понимает.
Никто бы и не заподозрил, что Мика только что овдовела. Ее траур выражался в очень элегантном платье, хоть и черном, но отнюдь не производящем мрачного впечатления. Лекок отметил это с неудовольствием, которое возросло, когда молодая женщина спросила, улыбаясь:
– Ну, вы успокоились, синьор? Убедились, что я не посягнула на свою жизнь?
– Более чем убедился, синьора. Моя ошибка в том, что я вас плохо знал.
– Кажется, вы хотите сказать что-то не слишком любезное, но мне все равно, потому что у вас красивые глаза...