И верите ли, такое счастье мне было снова на нем летать, что спросили бы тогда: или никогда больше не сядешь в самолет, или вылетишь и погибнешь, – я бы без колебаний выбрал второе. Не задумался бы. Может, просто не верил, что в конце полета ждет гибель…»

В степи под Царицыном маленькое село Дубовка накрыла ночь, лишь цикады мирно стрекотали в пожухлой траве. Но и они не могли отвести тревогу. В селе осталось несколько конных красноармейцев, чтобы охранять аэроплан «Сопвич». Перебазировался отсюда штаб, ушел с ним отряд красных казаков. «Сопвич» улететь не мог: пилот его, Иван Чучин, в одной из хат метался в тифозной горячке.

А вокруг по степи рыскали сотни белых казаков.

– Попей, брат, попей, – твердил механик, склонившись над Иваном, вливал в рот холодную колодезную воду. Смыкались белые потрескавшиеся губы, и текли ручейки на шею, на грязную ситцевую наволочку под головой.

В беспамятстве Иван что-то бормотал, иногда вскрикивал: «Не трожь! Не трожь!»

– Ваня, попей чуток, попей…

Может, в бреду Иван вспоминал своего старшего брата Федора, ушедшего от расправы жандармов. Может, своего друга Гриню – коммуниста, растерзанного озверевшими кулаками за реквизированную у них арбу пшеничного зерна…

Белый казачий разъезд наткнулся на спящую Дубовку, въехал в нее на галопе. У околицы их встретил пулемет. Пуля срезала переднего, остальные повернули коней вспять, спешились, залегли в балке.

На рассвете уже не разъезд, а две пропыленные, злые кавалерийские сотни охватили Дубовку полукольцом, затаились в седом ковыле. Лишь на курганах маячили их дозорные.

– Ваня, очнись, скакать надо, Ваня! Село окружили! – тормошил Чучина механик. – Красноармейцы уходить собираются. Вань, а Вань! Ну, подними голову. Порубают нас! «Сопвич» захватят. Его сжечь надо, а?

Больной красвоенлет не воспринимал причитания механика, но, когда тот про «Сопвича» сказал, что-то включилось в голове Ивана, он открыл глаза и приподнялся на локтях.

– Что-о?!

– Беляки кругом, Ваня.

– Поднимай меня, веди, тащи к самолету!

Механик нес Ивана к «Сопвичу» на плечах. Как куль

опустил в кабину. Ноги его на педали поставил. Ладонь на ручку управления положил. И бросился винт раскручивать. В полубессознательном состоянии Иван делал то, что нужно.

Не видел он группу конных красноармейцев, уходивших в степь. Не видел катившихся к площадке сизых клубов пыли, в которых поблескивали клинки белой казачьей лавы. Розовая, вся в красных кругах пустота зияла перед ним. И стучали молотки по железу – «это мотор, мотор, мотор…»

Он терпеливо ждал, когда прогреется запущенный мотор. Механик вскочил во вторую кабину.

– Давай, Ваня! И пронеси беду, боже!

Голова Чучина свесилась на грудь, он опять потерял сознание.

– Гони «Сопвич», Ваня-а! Гони-и-и!

И опять слово «Сопвич» встряхнуло Ивана. Тронулся самолет, поехал зигзагами, побежал, как пьяный. Ветер ворвался в кабину. Иван стал видеть ясно. Слева и справа к ним скачут кони, огромные, втрое больше «Сопвича». Чище стал слышать. Кони трубят и стонут. Но не кони это – это пули стонали в лете. «Сопвич» оторвался от земли сам оторвался. Иван закричал:

– Что-о, съели, паразиты? На-кось, выкуси!

Механик смеется и плачет, он уже простился с жизнью.

Не помнит Иван Чучин, как к своим прилетел. «Сопвич» прокатал траву колесами. Остановился, плюется из патрубков гарью, никак не отдышится. Бесчувственного вытянули из кабины пилота.

Еще месяц давил его жестокий тиф.

В Туркестане Иван Чучин гонял басмачей. «Шайтан-арбой» окрестили они его преданный самолет «Сопвич», а красвоенлета – «небесным дьяволом». Неуловимые для красных конников басмаческие стаи находил Иван и в горах и в пустыне. Бил из пулемета, горстями бросал на их головы металлические стрелы, наводил ужас бидонами с песком – падая, они истошно выли, до смерти пугали всадников и лошадей.

Не все басмачи впадали в панику. Стучали с земли английские «виккерсы». После одной из схваток привел Иван к своим сильно израненный «Совпич» – 70 пробоин!

А у крепости Гиссар, где оказывал Иван воздушную поддержку красным аскерам, пуля попала в мотор и разворотила карбюратор.

Огонь выбился из-под капота, «Сопвич» рухнул, зарылся носом в песок. И если бы не своевременная конная атака эскадрона красного командира Акбара Хусайнова, пасть бы израненному Ивану Чучину под саблями басмачей.

В апреле 1919 года афганский эмир Аманулла-хан направил Советскому правительству письмо, в котором сообщил, что, вступая на престол, он провозглашает независимость Афганистана. «В целях упрочения дружественных отношений между Россией и Афганистаном и ограждения действительной независимости Афганистана» 12 был заключен советско-афганский договор. В августе 1919 года Советское правительство, удовлетворяя просьбу Амануллы-хана, решило оказать правительству Афганистана поддержку и передать ему несколько военных аэропланов, послав вместе с ними летчиков-инструкторов.