– Да? Правда? – с облегчением выдохнул археолог. – Вы меня очень успокоили, Алекс! Боюсь, что резкой смены меню на вилле я бы не пережил. Кстати, познакомьтесь, – представил он вернувшегося к ним высокого грека в тройке и бабочке. – Это мой коллега, тоже археолог, смотритель местного археологического музея Понайотис Феодоракис и, по-совместительству, ангел-хранитель нашего проекта.

– Очень рад знакомству, – на приличном английском немедленно откликнулся смотритель музея и, пряча мобильный телефон в карман, протянул Алексу холеную руку, вялую, как снулая рыба. – Наслышан о ваших приключениях на нашем острове. Мы с Джеймсом давно плодотворно сотрудничаем, и, похоже, наша совместная работа начинает приносить плоды!

– Да, Алекс! – радостно перебил коллегу Джеймс. – Мы, слава Богу, наконец-то получили все разрешения благодаря Панайотису. Без него мы бы просто заблудились в местных бюрократических джунглях. Я было совсем уже отчаялся, и вдруг – бац! Как по волшебству – Министерство культуры Греции дает нам полное разрешение на подводные работы, при условии, что будет присутствовать их официальный наблюдатель от отдела подводной археологии. Да ради Бога! Вот ждем его со дня на день. По его приезде мы сразу же начинаем подводные работы на затонувшем корабле. Милая, дай мне, пожалуйста, во-он ту мисочку!

– Что за корабль? – поинтересовался Алекс, воспользовавшись паузой, пока Джеймс с аппетитом отдавал должное салату хорьятики.

– Это корабль римского торгового флота, – ответил Феодоракис. Пока он говорил, Джеймс одновременно жевал и кивал в такт его словам. – Предварительная разведка показала, что он перевозил огромное количество амфор с маслом, вином и зерном. Думаю, что их там около двухсот. Точную датировку мы сможем произвести, когда поднимем первые амфоры на поверхность. Но, ориентировочно, по нашим оценкам, это скорее всего I-й век до нашей эры. Самый конец Римской Республики. Надеюсь, что мы найдем запечатанные амфоры с целыми пробками. Это такая редкость, это был бы огромный шаг вперед в науке.

– Найти вино, которое пролежало на дне две тысячи лет, – восхитился Алекс. – Это была бы находка века! Не говоря уже о ее ценности.

– Но оно наверняка превратилось в уксус, – сморщила прелестный носик Лили. – Пить его невозможно!

– Очень старые вина не пьют, дорогая Лили. Их хранят в специальных подвалах, где создают им все условия. Температуру, влажность. Это скорее инвестиции, чем напиток. Но обычно речь идет о вине, которое уже разлито в бутылки, – рассказал Смолев. – В данном случае очень велик риск проникновения в амфору морской воды за столько лет. Скорее всего, найти запечатанную амфору – шансы невелики. Если только ее не залили особо устойчивой смолой.

– Ну, а если все-таки найдем? – поинтересовалась Лили. – Что с ним делать? Мы его попробуем?

– Видите ли, – вступил в беседу молчавший до того Панайотис. – Дело в том, что в древнем Риме вина для перевозки часто выпаривали, превращая их в своего рода винный концентрат, очень плотный и тягучий. Именно поэтому их потом разбавляли водой. Ведь пить такую густую смесь невозможно. Лучшие сорта вин были настолько концентрированы, что при запечатывании в амфору между этим винным сиропом и пробкой из смолы и воска возникала прослойка спиртовых паров, которые вспыхивали, когда к открытой амфоре подносили огонь. Лучшие вина тех времен, возможно, как раз вследствие этих манипуляций, слегка горчили. Когда их переливали из амфор в специальные чаши для пиров и разбавляли родниковой водой, то одновременно и подслащивали медом. Кстати, эта традиция до сих пор жива на острове.

– Ракомело! – догадалась Лили.

– Именно. Даже лучшее из лучших – фалернское вино янтарного цвета из Кампаньи приходилось подслащивать медом. На эту тему у античных авторов есть много упоминаний, – смотритель музея поправил на носу свои старомодные очки и продолжил: – Гораций вспоминает его как самый изысканный напиток.

Археолог откашлялся и продекламировал по памяти:

– «Тут ты, почувствовав жажду и позыв пустого желудка,

Презришь ли пищей простой? Перетерпишь ли жажду затем лишь,

Что фалернского нет, подслащенного мёдом гиметтским…»

– А потом уже и Марциал, спустя целых сто лет восхищался этим же вином. За сто лет, только подумайте, винный эталон не изменился:

«Аттики мёд! Ты Фалерн обращаешь в нектарную влагу.

Надо, чтоб это вино нам подавал Ганимед».

– Прекрасно, прекрасно! – захлопала в ладоши Лили. Грек церемонно поклонился и аккуратно поправил бабочку.

– Будем надеяться, что нам повезет, да, Джеймс? – продолжила Лили.

– Конечно, милая! – ответил тот и нежно поцеловал супругу. – Кстати, – невпопад добавил он, – похоже, нам уже повезло. Я вижу вот на том столе один миленький подносик с аппетитными закусками. Какая удача: по-моему, это кальмары и креветки на гриле! И никого вокруг! Постойте здесь, никуда не уходите, я сейчас вернусь!

Не успела Лили произнести ни слова, как он уже исчез. Англичанка только развела руками. Алекс весело рассмеялся. Джеймс был совершенно искренен, когда говорил, что резкой смены меню он не переживет.

– И все-таки, что мы будем делать с вином, если его найдем? – пыталась понять Лили.

– Если пробка не будет повреждена, если мы сможем поднять амфору на поверхность, не повредив и не разрушив ее, если в ней действительно окажется винный концентрат редчайшего фалернского вина и мы сможем аккуратно вскрыть амфору в лаборатории и извлечь его… – здесь археолог сделал паузу.