– Кило двести, – говорил торговец.

– Один килограмм сто пятьдесят два грамма, – поправляла Света.

– Сдача – десять рублей, – сообщал торговец.

– Десять рублей пятьдесят восемь копеек, – парировала Света.

Кузина была человек-калькулятор. Она мгновенно делала в уме любые вычисления – казалось, в ее ясных серых глазах мелькают вереницы крошечных циферок.

– Пятьдесят восемь копеек, – требовательно повторяла Света, пока кавказец, не спуская с нее потрясенного взора, на ощупь отсчитывал гроши.

– Ну что тебе толку от этих копеек, – смеялась Лиза, – ты его весы видела? Ведь наверняка обвесил!

– Обвесил – но не обсчитал! – отрезала Света победоносно.

Лиза же придерживалась теории равновесия: обсчитают в магазине – а следом кто-нибудь забытый долг вернет, найдешь на дороге рубль – и сразу тебя в магазине на рубль обсчитают. В природе есть определенный баланс, и она его тут же выравнивает.

– Нет уж, я сама всё выровняю, – не соглашалась Света. – Буду я еще дожидаться.

В этом можно было не сомневаться: в ней, маленькой и пушистой, заложен такой заряд энергии, что хватит с избытком на всех членов семьи, и сколько бы их ни прирастало, у всех будет самый лучший чернослив. И прущая эта почти видимая энергия была не агрессивной, а обаятельной, потому что сама Света была маленькой и пушистой.

– Лиз, так как твои дела, как работа? – спохватилась Света, когда они отъехали от рынка, и Лиза тоже спохватилась:

– Свет, высади меня прямо здесь!

– Тебе же в «зефир», – удивилась та. «Зефиром» в народе назывался дом Лизиных родителей.

– Там все равно сейчас никого. Я пока к Ане зайду, – быстро придумала Лиза.

ЛИЗА подождала, когда Светина машина исчезнет из виду, чтобы сразу вернуться в дом отдыха. Но тут на нее налетел Егор, краснощекий восьмилетний племянник.

– Ли-иза!

Лиза подивилась, как идет по жизни этот маленький мужчина – не скрывая ни мыслей, ни чувств – с открытым забралом. Он так ей радовался, что пришлось отправиться в гости. С Егоркой было легко и весело. Они и еду разогрели, и уроки выучили, когда с работы вернулась Аня, Лизина сестра. Она возникла в прихожей, «дыша духами и туманами» – о ней всегда хотелось так сказать. Такая же тонкая и гибкая, как Лиза, с такими же длинными, свободно сбегающими русыми волосами, она казалась более хрупкой и почти прозрачной. А серые большие глаза и вправду затуманены – будто бы она все еще в своем музее, бывшей Благовещенской усадьбе, полной старинных картин и неясных теней…

– Лиза! – воскликнула она, заметив белую шубку на вешалке. – Что же ты не позвонила?

И в этом возгласе было едва уловимое недовольство тем, что кто-то – пусть даже сестра – появился без стука в ее пространстве-только-для-троих – сына, мужа и ее самой, – и немедленное раскаяние в этом недовольстве. Которое выразилось в чуть-чуть преувеличенном угощении чаем.

– Мамочка! Лиза мне загадала такую задачку – про книжного червяка, знаешь? – с жаром сообщил Егор.

– Ну, откуда же мне знать.

Лиза, предвидя неловкость, попыталась отвлечь племянника. Сестра ненавидела математику, настолько, насколько ее любила сама Лиза – как любят то, что дается без усилий. Ясность и правильность божьего мира, выраженная в числах и в законах, которым они подчинялись, не шла ни в какое сравнение с полнейшей путаницей, с дебрями, в которые люди умудрялись превратить свою жизнь, натащив в нее и густо намешав лицемерие, бестолковщину, зависть – так, что бесполезно разбираться, кто прав и кто чего на самом деле хочет. В математике же дважды два и пифагоровы штаны давали свой постоянный честный результат независимо от обстоятельств и настроений.

А лекции в Финансовой академии, которую она окончила, вообще были похожи на авантюрный роман. История экономики состояла из превращений: бумажка приравнивалась к настоящему золоту, а потом и вовсе делалась виртуальной – и весь мир всерьез играл по этим сказочным правилам, и люди гибли не за металл, а за его призрак. Всё это затребовало куда больше фантазии, чем художественная литература. Самым же абсурдным было то, что логически стройное математическое царство должно, как джин из кувшина, обслуживать эти хаос и вымысел…

А для Ани хаосом, дебрями и путаницей была как раз математика, сестра органически не могла увидеть красоту цифр и интерес находила как раз в дисгармонии мира, выраженной чем запутаннее, символичнее, сюрреалистичнее и так далее – тем понятнее и ближе.

Но Егор уже захлебывался:

– Книжный червяк залез в Пушкина! На полке стояло восемь томов, по два сантиметра каждый! Толщина обложки – два миллиметра! И он прогрыз весь первый том! Какой путь ему осталось прогрызть? – и замер в предвкушении.