Встав на ноги, дрожа от холода, охватившего меня, я попыталась бежать, но вязла в глубоком снегу и падала. Меня, вероятно, увидели, и из караулки вышел солдат. Он подошел и стал спрашивать, кто я. Когда я назвала фамилию (папа мой был офицер), солдат охнул, снял шинель, закутал меня и повел в помещение. Там мне предложили горячего чая с пряником, но ведь я только что была на свадьбе и ни пить, ни есть не хотела. Солдат позвонил, и через некоторое время прибежал мой папа, бледный, небритый. Он неистово обнял меня, а я принюхивалась – не пьян ли? Но папа был абсолютно трезв. Вскоре, громко плача, пришла мама, и мы пошли домой. Папа нес меня на руках.

Дома по разговорам родителей, соседей, которые приходили кто порадоваться, кто полюбопытствовать, по сумбурному маминому рассказу я поняла, что я месяц провела в больнице, в бессознательном состоянии, иногда наполовину выходя из него. Мама сказала, что я металась, сжимала ее руку. Иногда открывала глаза и умоляюще смотрела на нее. Болезнь моя началась после падения. Вероятно, кто-то, скорее всего мальчишки, толкнули меня, я ударилась головой и потеряла сознание. Врачи были неприятно удивлены тем, что я не приходила в себя, так как удар был не такой уж и сильный. К этому присоединилась пневмония, и в течение месяца я балансировала между жизнью и смертью. Через месяц утром я неожиданно пропала из больницы и появилась перед проходной в странном ярком платье. Но еще большее удивление у врачей вызвало то, что после исчезновения я вернулась совершенно здоровой.

Оказавшись дома, я посмотрела в зеркало – никаких больших карих глаз и роскошных темных волос – русые нерасчесанные волосы, серо-бежевые глаза. Лиловое узорное платье и шарф-накидка висели в шкафу на плечиках. На следующий день они были исполосованы когтями нашего кота, которого они как-то привлекали: он их, нюхал, шипел, цеплялся за них. Уже имея подобный опыт, я притворилась потерявшей память, и где я была, исчезнув из больницы, так и осталось тайной.

После этого прошло четыре с лишним года. Мама поначалу пыталась узнать мое местопребывание, водила и возила меня по врачам и даже к гинекологу узнать, «не обидел ли» меня кто-нибудь. Мама, зная меня, как свои пять пальцев, была уверена, что я что-то скрываю, но я так ничего и не рассказала, еще и потому, что не знала, как можно это сделать, какие слова подобрать. Лишь однажды я доверилась якобы лучшей подруге, путано изложив происшедшее. Она выслушала и спросила:

– Тебе это приснилось что ли? А как звали того мужика, в которого ты влюбилась? Нанда? – она захохотала, – Ну и имя дурацкое На-ан-да, – противным голосом растянула она.

Я сделала вид, что тоже смеюсь. Подруга с неделю глумилась над дорогим для меня именем: подмигивая, она напевала его на все лады. Больше попыток я не предпринимала.

Так вот, когда мне шел пятнадцатый год, я решила вернуться в Индию. Честно сказать, – это был план, который появился практически сразу после возвращения. Я полагала, что в этом возрасте пора выйти замуж за любимого. Чувствуя, какое беспокойство и даже горе могу принести родным, я лицемерно оправдывала себя тем, что у меня обязательства перед Нандой и что он меня ждет.

На этот раз я тщательно подготовилась, спрятала в укромном месте одежду, чтобы переодеться, когда вернусь, надела яркое платье. Теперь мое путешествие приходилось на август. Я написала маме записку, что уезжаю с подругой к ней в гости. Что будет, если не вернусь? Я об этом не думала. Зайдя в нужный мне подъезд, я дрожащими руками взялась за дверную ручку, образовала крошечную щель и, трепеща, заглянула в нее. Передо мной возник лиловый цветок с длинным пестиком, по которому ползало насекомое – наверное, какая-то муха. Эта муха, как будто вспугнутая мной, взлетела, цветок заколыхался. Кадры поплыли дальше – и я видела только зелень и цветы. Затем все стало уменьшаться, и я увидела дом, в котором прожила тот странный месяц. Я его с трудом узнала, так как все пышно цвело. Тогда ведь был январь.

Я толком не знала, как мне оказаться там, как туда «впрыгнуть». В прошлый раз мне это удалось (туда и обратно) в результате толчка, поэтому я прыгнула вперед и упала на асфальт перед подъездом и так несколько раз. Я уже было отчаялась, но, наконец, резкий толчок направил меня в Индию. Все мои старания с внешним видом оказались тщетными: платье было грязным и в двух местах порвано. Кадры переместились – это происходило после каждого падения, и я оказалась во дворе у соседей. Прямо передо мной стоял баран, он заблеял, и тут же откуда-то из-под дома вылезла сонная собака и стала гулко лаять. Я быстро пошла по направлению к «своему» двору.

Из дома вышел выросший и повзрослевший Мукул – мой двоюродный брат, а затем выплыла тетя Джита с бельевым тазом на голове.

– Решми, девочка моя, ты вернулась? А кто тебя привез?

Я хлопала глазами, потому что решительно не знала, откуда я должна приехать.

Тетя Джита помрачнела:

– Ты что, снова сбежала?

– Нет, нет, – сказала я.

– Тебя привез Бабар? – не дожидаясь ответа, она с обидой сказала: – Что ж даже не зашел?

На этот раз мне мало кто был рад. Бабушка умерла, Падма после свадьбы уехала с мужем в другой штат, и тетя Джита ворчала, что с такой красотой девчонку родственники могли бы выдать замуж сами. Тут я подала голос и сказала, что у меня есть жених – учитель Нанда, и я выйду замуж только за него.

Тетя Джита удивленно вскинула глаза:

– Какой жених, Решми? У Нанды есть невеста.

Она назвала имя моей одноклассницы, которая была моя «подруга» – так она, по крайней мере, говорила.

Все поплыло перед моими глазами, и я истерически вскрикнула:

– Мне Падма говорила!

– Так это давно было! Ну да, договаривались, но тебя забрали родственники и должны были выдать замуж, да и Нанде выгоднее взять эту невесту.

– А как же любовь! – с визгом закричала я.

Я была уверена, что мой предполагаемый жених, так как он предназначен мне, любит меня так же, как я его.