В том году мне крупно повезло: предложили оформиться переводчиком в «одну из развивающихся стран». Последовало длительное и довольно нудное оформление: партбюро факультета, партком ЛГУ, потом ещё где-то в городе пришлось отвечать на вопросы. Но я прошёл все инстанции и 1 января 1963 года вылетел переводчиком английского языка в Индонезию. «Сбылась мечта идиота». Это было совсем не то, о чём мечталось, ибо «курица не птица, Индонезия – не заграница», но все же «лучше синица в кулаке, чем журавель в небе». В то время Индонезия находилась в «красном поясе», под эгидой СССР и Китая. В стране шло повсеместное расслоение: «низы» объединились под знаменем местных (китайских) коммунистов, а «верхи» с надеждой смотрели в сторону США. Президент Сукарно, «Бунг Карно», как его тогда называли, доживал последние дни. Назревал переворот по «китайскому сценарию», но произошло всё по-другому: власть захватили высшие военачальники, которые расправились с коммунистами единственным понятным им способом – с помощью массовых расстрелов (слава богу, к тому времени я уже был в Союзе). Я тогда работал в группе наших военных специалистов, обучавших «индонезов» обращению с нашим оружием, сплошным потоком, идущим в страну. То ли от плохого питания, то ли от нервного истощения, у меня появились неприятные боли в желудке и, проконсультировавшись с нашим врачом, я попросился домой раньше намеченного срока. Это было не очень хорошо «для моей дальнейшей карьеры», как мне объяснили в миссии, но задерживать меня не стали, и в августе того же года я навсегда покинул «страну тысячи вулканов» на теплоходе «Моисей Урицкий», который вышел из порта Сурабая, держа курс на Владивосток. Через неделю мы пересели на поезд, который промчал нас через всю Россию в Москву. Ну, а там уже и до дома было рукой подать.…

Приехав домой, я решил сразу перейти на пятый, последний, курс, одновременно сдавая весеннюю сессию за пропущенный второй семестр четвёртого, хотя мог бы пройти весь четвёртый заново. Но нет же! Мне не терпелось побыстрей закончить учёбу в надоевшем ЛГУ и начать новую жизнь! Меня ожидали прекрасные перспективы (как мне тогда казалось). Я был «выездной», а это означало, что я могу сделать блестящую карьеру военного или (на худой случай) штатского переводчика (т.е. «холуя») и полностью вкусить все сопутствующие прелести заграничной жизни. Более того, мои прежние (хотя и ненамеренные) услуги КГБ не были там забыты, и они ко мне благоволили. Меня даже прочили туда, но забраковали по зрению. Потом был диплом, который я, всем на удивление, написал не только «на отлично», но и защитил с отличием, что давало мне возможность поступить в аспирантуру. Одновременно, в начале года я вдруг, ни с того, ни с сего, сделал предложение сокурснице с немецкого отделения. Её отец, кадровый военный, часто бывал за границей. Свадьбу сыграли на квартире матери. Было много родственников и друзей жены. Я неожиданно для себя напился (или, вернее, меня напоил один из её друзей, её менее удачливый поклонник) и утром, проснувшись у себя дома в постели с новоиспечённой супругой, я с ужасом поймал себя на мысли: «Неужели теперь всегда так будет?».

По окончании ЛГУ, мне была предложена аспирантура, но я отказался. Грызть гранит науки – нет, это не по мне. Да и зачем? Я уже оформлялся в Гану, моя молодая жена была в восторге, мы предвкушали годы безбедной жизни где-нибудь при посольстве. И вдруг, как гром среди ясного неба: пожалуйте в армию! Не успел я поработать на переводческой ниве в НИИ Судостроения, как – бац! – повестка в военкомат, и в декабре 1964 года я уже маршировал в роте охраны, состоявшей из таких же, как я, новобранцев с высшим образованием. Правда, было это недалеко от дома, в одной из военных академий Питера, куда меня пристроил мой тесть.

Тем временем, Мартин не терял времени даром. В 1946 году, ещё будучи великовозрастным студентом Эксетерского колледжа Оксфорда (который он заканчивал после двух лет на фронтах Второй Мировой), он поставил небольшой спектакль по произведению классика английской литературы Джеффри Чосера (ок.1343—1400) – «Кентерберийские рассказы». Сыграли её в студенческом театре Оксфорда. Естественно, что играли не на языке оригинала: материалом для пьесы послужил литературный перевод оригинала на современный английский язык, сделанный деканом того же колледжа Невилом Когилом. Кстати, спектакль был поставлен в честь 650-летия колледжа, тоже основанного в XIV веке. Продолжая, как явствует из писем Мартина, работать на радио и телевидении, где он, вслед за постановкой радиопьесы по роману Тургенева «Вешние Воды», поставил его же «Отцы и Дети». Он не оставлял надежды поставить «Кентерберийские рассказы» в расширенном варианте. Объединившись с композиторами Ричардом Хиллом и Джоном Хокинсом и своим учителем по колледжу Невилом Когилом, он создал сценарий для мюзикла, который был поставлен в 1968 году

И надо сказать, он попал прямо в точку. Во-первых, в истории английской словесности Джеффри Чосер считается «отцом английской литературы», и его имя произносится в литературных кругах с большим пиететом. Он был, как пишут в школьных сочинениях, «типичным представителем эпохи Средневековья», но не просто представителем, а весьма образованным человеком своего времени. По рассказам биографов, его библиотека насчитывала около 60 книг, немалая цифра для интеллектуалов XIV века. Среди них были древние латиняне Вергилий, Лукиан и Овидий, итальянцы Данте и Боккаччо, философ Боэций. Находясь при дворе, он часто развлекал высокопоставленных вельмож и саму королеву куртуазными рассказами из жизни рыцарей и трубадуров (это было его официальной должностью) и, как «надёжный и сведущий» человек, неоднократно выполнял секретные дипломатические задания молодого короля Ричарда II. В жизни Чосера были свои взлёты и падения. Он, по своему положению, оказался вовлечённым в придворные интриги. Лишившись протекции своего патрона Джона Гонта, герцога Ланкастерского, Чосер лишился всех своих должностей при дворе и сопутствующих им привилегий. Умер он, как бы сейчас сказали, «в нищете».

2. Джеффри Чосер (1340 – 1400)

Основное ядро «Кентерберийских рассказов» было создано в последние десять-пятнадцать лет жизни Чосера, когда он терпел свои самые большие лишения. Книга состоит из Пролога и свыше двух десятков рассказов и связующих их интермедий. Замысел книги прост. В одной из лондонских харчевен того времени, «Табард Инн», собралась разношёрстная компания богомольцев, направляющихся к мощам св. Фомы Беккета, архиепископа Кентербери, хранившимся в Кентерберийском соборе. Чтобы как-то скоротать дорожную скуку, они обязуются по пути рассказывать друг другу занимательные истории. Из этих, вот, новелл, нанизанных, как бусы на нить сюжета и связанных друг с другом характеристиками персонажей и их отношениями, и складывается основная фабула книги. Из двух десятков историй, созданных Чосером, Мартин выбрал пять и, прочитав их, я понял, чем он руководствовался. Все они были круто замешаны на сексе и средневековой морали. Секс, похоть и любовь всегда были неотъемлемыми чертами человеческой жизни, но в этих рассказах есть нечто большее: воздаяние за наши прегрешения. Это хорошо показал великий английский поэт. Все выбранные им истории ярко и самобытно рисуют народную жизнь, которую Чосер знал не понаслышке. В первом «Рассказе Мельника» действует студент, «школяр смышлёный», – весьма популярный персонаж Средневековья (вспомним, хотя бы «Страшную Месть» Н. В. Гоголя). Вторая история – «Рассказ Монастырского Капеллана» – и вовсе уводит нас в мир народных сказок. Здесь действуют обитатели скотного двора фермера и хитрый Лис (наподобие персонажей «Скотного Двора» Джорджа Оруэлла). В третьей истории, – «Рассказе Мажордома» – (который служит ответом на дерзкую шутку мельника, ибо здесь на посмешище выставлен мельник), опять фигурируют студенты, приехавшие на мельницу для обмолота зерна. «Рассказ Купца» – это снова любовный треугольник: старик ревнивец-муж, его блудливая жена и их паж, ищущий случая. … Последняя история, «Рассказ Ткачихи из Бата», являет зрителю одну из самых колоритных фигур пантеона Чосера. Эта госпожа, испытавшая на своём веку немало любовных приключений, «пятерых мужей пережила, гурьбы дружков девичьих не считая, которых «вокруг неё увивалась стая», теперь стала весьма благочестива, успев побывать во всех известных местах паломничества: «и в Булони, и в Бари, в Кельне, в Сантьяго, в Риме и трижды в Иерусалиме». Ее рассказ переносит нас в времена царствования короля Артура. Сюжет напоминает сказку о царевиче и царевне-лягушке.

В конце спектакля паломники подходят к Кентерберийскому собору, который появляется на заднем плане, и в восхищении любуются красотой величественного творения средневековой готики. Они поют своеобразный гимн любви, «Всё победит любовь», на сцену выходит сам Чосер (его играет Мартин), который произносит заключительный монолог, после чего под звуки музыки опускается занавес.

Мюзикл «Кентерберийские рассказы» был впервые поставлен на сцене лондонского театра «Феникс». Он шёл пять лет подряд с аншлагом, затем вырвался за пределы «Туманного Альбиона» и начал своё победное шествие по свету. Спектакль стартовал в США на Бродвее, потом перекинулся в Австралию и Новую Зеландию, побывал в Японии. В Европе он шёл в Германии и Скандинавии, пересёк «железный занавес» и зазвучал в Чехословакии, Венгрии и Болгарии, а затем заглянул и в сердце Чёрной Африки.

Все эти годы Мартин слал мне дружеские письма и открытки из Англии, Европы и США. Вот отрывок из его письма 1969 года: «…Кентерберийские Рассказы» уже год идут в Лондоне (восемь раз в неделю!) и пока все время аншлаг. Я заработал кучу денег на этом, но главная перемена во мне самом. Я вышел на сцену! Как мне хочется, чтобы ты увидел этот спектакль! Не знаю, удастся ли нам поставить его в России, но… посмотрим! Я бы с удовольствием пригласил тебя погостить у меня, но не знаю, разрешат ли тебе приехать. От нашей встречи у меня остались яркие впечатления, а ведь прошло уже десять лет! Ты пишешь, что женился, но ничего не говоришь, есть ли у тебя дети. А я, вот, так и остался холостяком, но у меня масса друзей, причём во всех странах! Я уже побывал в Японии (и в Индии, ещё раз!)». Письмо заканчивается, как обычно, словами надежды на то, что «когда-нибудь» мы все-таки увидимся. Письмо было написано в марте 1969 года, но прочёл я его гораздо позже, т.к. в то время я уже месяц как жарился в горячих песках Асуана, работая переводчиком на строительстве Высотной Асуанской плотины в Египте. Там я пробыл с женой два года и приехал в Россию только в феврале 1971 года.