– Есть кто дома? – крикнул подросток и бросил спортивную сумку на пол в коридоре.

Сперва они услышали его шаги, а потом в дверном проёме увидели его рыжую голову. Заметив парочку, он глупо хихикнул, расплылся в улыбке и сказал:

– Ладно, будем считать, что я этого не видел.

Француаза и Жан-Поль услышали, как мальчик снова зашаркал ногами по паркету. Вдруг он крикнул, обращаясь к Людмиле:

– Мам, я есть хочу. Скоро будем кушать? А то я с вашей любовью-морковью так и умру от голода.

Людмила Сергеевна громко рассмеялась, как и её муж, Павел Александрович.

Она принялась готовить ужин: отварила макароны, натёрла сыр, нарезала салат. Они поужинали втроём, затем её мужчины смотрели футбол, в то время как она гладила брюки и несколько рубашек.

Спать она легла поздно, а ночью ей снились полёты под куполом цирка.

Фёдорович никогда не был на настоящем концерте. В молодости случалось, он ходил с женой Нюрой в клуб, куда привозили разные ансамбли, названия которых больше подходили для ботанического сада, чем для вокальных коллективов. Но это были не знаменитые артисты сцены, а Фёдоровича всегда привлекала эстрада. Он всю жизнь проработал шофёром в колхозе и слушал в дороге радио. По возможности, когда в кабине не было председателя или счетовода, он делал звук громче и подпевал.

Его душа с малых лет тянулась к музыке. Он был самоучкой – научился без чьей-либо помощи играть на баяне, который достался ему ещё в седьмом классе от учителя музыки, фронтовика. Раньше, когда ещё свадьбы справляли всем селом, по три дня, за длинными столами, его часто приглашали играть. Потом всё изменилось: свадьбы стали меньше, люди скупее и злее – всё стало другим. Фёдорович и сам потерял интерес к творчеству.

Последний раз он играл на баяне полтора года назад. Нюра накормила скотину, пришла в дом и тихонько попросила: «Коль, сыграй, а?» Она очень любила старую песню «Утомлённое солнце» – закрывала под неё глаза и покачивала головой. Той ночью Нюра умерла. Тихо, спокойно. Жена ведь никогда ни на что не жаловалась. И вот уже полтора года он жил без неё. Тосковал, грустил.

Старший сын Серёжа поначалу всё к себе звал, но старик отказывался: не мог бросить свежий холмик земли на кладбище, каждый день туда ходил – так легче было. После хлопотал с памятником. Тогда сын купил Фёдоровичу большой плоский телевизор и белого волнистого попугайчика. Телевизор работал хорошо: ярко и громко. Правда, попугай всё время пытался его перекричать и очень злился, если у него это не получалось. В своём птичьем гневе он быстро-быстро хлопал крылышками и мотал маленькой белой головой, покрытой струпьями.

Так и жил после смерти жены Фёдорович: хлопотал по хозяйству (оставил только пяток курочек и пару индюшек – уж очень любила Нюра этих важных крикливых птиц) и с нетерпеньем ждал всяких звёздных выступлений по телевизору, благо их развелось, как сорняков в палисаднике. Знаменитые артисты, как будто специально для Фёдоровича, пели под гитару шлягеры, делали пародии и здорово катались на коньках.

Одинокое житьё-бытьё Фёдоровича будто помаленьку устроилось, как вдруг в его неспешное течение начало вторгаться настойчивое желание младшей дочки Наташи перевезти отца в город. Она подсчитала, что отчий дом с участком можно было бы продать и разменять её хрущёвку на просторную четырёхкомнатную квартиру в спальном районе, где отцу полагалась бы своя комната.

Дочь начала всё чаще звонить и всё больше нахваливала беззаботную городскую жизнь. Наташа намекала, что под присмотром Фёдоровичу было бы намного лучше.

Он вначале противился и хорохорился – слышать не хотел о переезде. Но мысль о городской жизни и том, что он мог бы помочь дочери с квартирным вопросом, понемногу проникла в его ум и сердце. Фёдорович поразмыслил, что его родное село находилось всего в получасе езды от города, а значит, он мог бы хоть каждый день навещать могилку жены.

Теперь, когда Наталья вновь начинала разговор о переезде, он не возражал, прислушивался. В последнем своём разговоре с отцом она упомянула, что скоро, на День города, приедут знаменитые артисты, и пригласила Фёдоровича погостить неделю, чтобы он смог оценить преимущества городской жизни и сходить на концерт. Старик очень обрадовался и не смог отказаться от возможности посмотреть и послушать настоящих знаменитых артистов эстрады. Он поручил хозяйство соседу, бывшему лётчику, которого в деревне все звали Пилотом, и отправился в город.

В своём стремлении посетить заветный концерт старик был похож на маленького ребёнка, который хотел встретить живого Деда Мороза. Фёдорович очень надеялся, что ему доведётся увидеть двух особо интересных певцов – того, что берёт высокие ноты и носит странные очки, и другого, с грузинской фамилией, что поёт красиво и не менее красиво жестикулирует.

Добрался Фёдорович сам, на пригородном автобусе, ведь теперь личного транспорта у него не было. Свою «ласточку» он отдал внуку, Серёжиному сыну. После смерти Нюры дед не мог ездить на своей родной «копеечке». Он заходил в гараж и любовался красной блестящей машиной с серебристыми литыми дисками. Казалось, та, будто лукавая кокетка, подмигивала ему кругленькими фарами-глазками и приглашала покататься. А Фёдорович не мог. Только садился за руль – ком к горлу проклятый так и подступал: дед вспоминал, как возил жену за грибами и за подснежниками, в город, к детям. Вспоминал, как сидела она рядом – смеялась, болтала, закрывала от испуга лицо пухленькими ручками, когда их красная «копейка» встраивалась в большой городской поток автомобилей, большая часть которых напоминала крокодилов и бегемотов.