Шрифт:
Мать положила руку ему на плечо.
– Погоди, дружок, не вмешивайся. Я уверена, что мистер Диксон привык к подобным разговорам. Оставим это – никакие объяснения уже не изменят фактов. Я хочу перейти к следующему вопросу. Теперь я твердо убеждена, мистер Диксон, что это вы недавно звонили сюда и назвались, то есть солгали мне и моему сыну, назвавшись репортером. Это были вы, не так ли? Вам лучше всего сознаться, мистер Диксон. Я ничего не сказала мужу, ибо не хотела его расстраивать, но предупреждаю вас, если я не получу удовлетворительного…
Словно преступник, который, сознавшись в одном, не видит оснований, почему бы не выложить все до конца, Диксон решил было признаться, но вовремя сообразил, что это бросит тень на Кристину. (Выведал ли Бертран у нее что-нибудь и что именно?)
– Вы глубоко ошибаетесь, миссис Уэлч. Я даже не представляю, как такое подозрение могло прийти вам в голову. Профессор может подтвердить, что в этот семестр я никуда не отлучался.
– Не отлучались? Не понимаю, какое это имеет отношение к делу.
– Да ведь не мог же я одновременно находиться и здесь, и в Лондоне, не так ли?
Удержав Бертрана, миссис Уэлч недоуменно спросила:
– Что вы, однако, хотите этим сказать?
– Как же я мог звонить вам из Лондона, если я все время был здесь? Насколько я понял, вам звонили из Лондона?
Бертран вопросительно взглянул на мать. Та покачала головой и тихо, еле шевеля губами, ответила:
– Нет, звонок был местный. Кто бы ни был тот человек, он заговорил сразу. Когда вызывает Лондон, то сначала звонит телефонистка.
– Я же говорил, что ты ошибаешься, – сварливо сказал Бертран. – Я же говорил, что это штуки Дэвида Уэста. Черт возьми, Кристина уверена, что это он звонил ей, назвавшись Аткинсоном. Наверное, и нам звонил кто-то из его дружков, а не… – Он взглянул на Диксона и умолк.
Диксон смаковал свою победу. Надо запомнить, что в подобном положении выгоднее всего прикинуться непонимающим. И теперь ясно, что Кристина не проговорилась Бертрану.
– Надеюсь, теперь все выяснилось? – вежливо спросил он.
Миссис Уэлч снова стала багроветь.
– Я, пожалуй, пойду посмотрю, что делает отец, дружок, – сказала она сыну. – Мне нужно кое-что ему сказать… – Конец фразы повис в воздухе, и миссис Уэлч выплыла из комнаты.
Бертран шагнул к Диксону.
– Забудем об этой истории, – снисходительно сказал он. – Я давно уже собирался поговорить с вами по душам, старина. Еще с того бала. Теперь слушайте: у меня есть к вам вопрос, и скажу прямо, я требую, чтобы вы ответили честно. В чем заключалась ваша игра в тот вечер, когда вы уговорили Кристину убежать с танцев вместе с вами? Только честно.
Кристина, проходившая с Маргарет мимо них, должно быть, слышала каждое слово. Обе девушки избегали встречаться взглядом с Диксоном. Они вышли, оставив его наедине с Бертраном. Когда дверь за ними закрылась, Диксон сказал:
– На такой бессмысленный вопрос я не могу ответить ни честно, ни нечестно. Что вы называете «моей игрой»? Я ни в какую игру не играл.
– Вы не хуже меня понимаете, что я хочу сказать. Для чего вы это затеяли?
– Спросите лучше Кристину.
– Не будем ее впутывать, если не возражаете.
– Почему я должен возражать? – Несмотря на гнетущую мысль о том, что счет миссис Уэлч поглотит все его сбережения, Диксон вдруг возликовал. Предварительные маневры и холодная война между ним и Бертраном наконец окончились. Запахло порохом.
– Не валяйте дурака, Диксон. Скажите прямо, что, собственно, произошло, или мне придется поговорить с вами иначе.
– Вы тоже не валяйте дурака. Чего вы от меня хотите? Бертран сжал кулаки, но тотчас разжал их, когда Диксон снял очки и расправил плечи. Диксон опять надел очки.
– Я хочу знать… – произнес Бертран и запнулся.
– В чем состоит моя игра? Я это уже слышал.
– Да замолчите же! Что вы собирались делать с Кристиной, вот что я хочу знать.
– Именно то, что сделал. Я собирался уехать оттуда вместе с Кристиной, привезти ее сюда на такси и на том же такси вернуться к себе домой. Так я и сделал.
– Ну, а я этого не потерплю, поняли?
– Сейчас поздно говорить об этом. Вы уже стерпели.
– Постарайтесь вбить себе в голову одно, Диксон.