– Сударыня, – сказал Калиостро, переходя теперь к более церемонному обхождению, – сударыня, страдания сына княгини Голицыной мне известны, как и болезнь, поразившая его. Небесная, герметическая медицина не требует обязательного осмотра больного. Нет, она действует и на расстоянии. В эту минуту не только на нашей планете, но и на других я опекаю тысячи страждущих, непрерывно источая исцеляющие силы, и пересылаю с их помощью четырех незримых посланцев, из которых два – духи огненной стихии и два – стихии водной. Но моим трудам всячески препятствуют злые магики и темные некроманты. С ними идет постоянная борьба. Итак, по некоторым причинам мне нельзя сейчас ехать с вами к ребенку княгини Голицыной. Сначала я должен побороть одного злодея, который усугубляет болезнь младенца. Не раздавив этого средоточия черных сил, не могу и не должен приближаться к страждущему. Но скажите княгине, что буду через три дня в утренние часы.

– Я повинуюсь вашему решению. Оно, конечно же, продиктовано мудростью. И удачно выходит, что в назначенный вами день у меня будет фрейлина малого двора Екатерина Ивановна Нелидова. А она ужасно хотела с вами познакомиться, граф!

– Я этому очень рад, ибо слышал о ней в Швейцарии от мудрого Лафатера, который состоит в теософской переписке с самим великим князем Павлом.

– Екатерина Ивановна – друг цесаревича. Тончайшие духовные узы соединяют их сердца, умы, души. Союз чистейший, божественный! Екатерина Ивановна ждет свидания с вами, граф, как откровения.

Тут госпожа Ковалинская поднялась и, как всегда, быстро выпорхнула из кабинета. Калиостро провожал гостью с учтивостью светского человека. На пороге квартиры восторженное состояние вновь охватило госпожу Ковалинскую. Она взмахнула руками и выбежала на лестницу, восклицая:

– Крылья Духа! Крылья Духа! Выше! Выше! Выше!

– Ксилка! Ксилка! Беша! Беша! [4] – забормотал Калиостро, энергично протыкая указательным пальцем кого-то, вьющегося вокруг восторженной дамы.

– Божественный Калиостро, благословите меня! – Вдруг припадая на одно колено и складывая ручки, вскричала Ковалинская.

– Великий Архитектон Вселенной и посланник его единый Великий Кофт Запада и Востока да благословит тебя, дочь моя, благословением Ливана и Синая! Благословением манны сокровенной и ключа Соломонова! Благословением звезды утренней! Благословением Града Божьего, нового Иерусалима, сходящего с небес! Силою Троякого! – говоря все это, Калиостро простирал благословляющие длани над склоненной головкой Ковалинской.

Она собралась было опять лететь на крыльях духа, но выщербленные каменные ступени узкой и темной лестницы были слишком круты для этого, и вместо «крыльев духа» свои услуги предложил мускулистый магик. Он стал осторожно сводить нежную духовную дочь, предложив ей руку. Когда же на повороте стало совсем темно, охватил ее гибкую талию и, почти держа в мощных объятиях, бережно снес вниз. Когда Калиостро наконец поставил Ковалинскую на землю, она почти лишилась чувств, дыхание ее полураскрытых уст жгло и взор из-под опущенных ресниц струил томную негу.

– Благодарю вас, граф! Вы очень любезны! Не забудьте же своего обещания. Мы ждем вас, – говорила она, садясь в карету с потемкинскими гербами уже с помощью гайдука.

Затем карета покатила со двора итальянского дома, провожаемая взглядами жильцов изо всех окон. Посмотрев ей вслед, доктор небесной медицины поднялся в свою квартиру, очень довольный посещением восторженной месмеристки и теми перспективами, которые оно открывало.

На другой день к вечеру граф Калиостро вышел из дому в сопровождении своего нового слуги Казимира. На этот раз одет он был весьма скромно, в темный камзол. Круглые английские шляпы покрывали головы как господина, так и слуги. Оба закутались в длинные женевские траурные плащи. Из-под плаща у господина торчал конец шпаги.

– Я объяснял вам, любезный Казимир, – говорил через плечо Калиостро, ступая обычным своим мерным и торжественным шагом, – что, только вступив в ложу здешней иностранной прислуги, вы можете рассчитывать пробиться в свет и получить место даже при дворе. Сейчас мы идем на объединенное заседание лож «Комуса» и «Скромности», которое должно состояться в одном из служебных флигелей господина Бецкого. Мастер этого капитула – почтенный человек, кондитер Бецкого, господин Бабю, давно мне хорошо известный. Я представлю вас, и, конечно, по одному моему слову вы будете приняты в ложу с соблюдением лишь некоторых самых необходимых обрядов.

– Ах, ваше сиятельство, вы мой благодетель! Но говорят, что от вступающего в масонство требуется ужасная клятва и отречение от животворящего креста. Я добрый католик и верный сын римской церкви.

– Э, все это вздор! Пустой обряд! О кресте не будет и речи.

– Если так, я согласен. У меня нет выбора, – уныло сказал Казимир.

Тем временем они дошли до дома Бецкого и через обширный двор прошли в служебные флигели. Узнав, где найти Бабю, посетители оказались в квартире кондитера.