Досаде предстояло во всем разобраться.

— Вы знали о смерти Злобы, но не знали, что носили ее хвею, — и цветок жил?

— Да. Хвея любила меня, поскольку я любила Атона, который любил ее истинную хозяйку. В цепочке привязанностей хвея видит не дальше одного звена. Умственное знание человека обо всей цепочке не воздействует на хвею, она должна приблизиться к каждому звену, чтобы понять его своим собственным, чисто эмоциональным способом. Любой разрыв цепочки способен ее убить, если разорвано ближайшее звено.

— Но у хвеи, которую я принесла, нет никакой цепочки…

— Есть! Это и показал нам Атон. Хвея не различает виды любви. Обычно ее соотносят с любовью мужчины и женщины, но и отец вполне может подарить хвею сыну или дед — внуку, если он действительно его любит. Порой хвеями обмениваются близкие друзья и подруги, не подразумевая при этом ничего неблаговидного.

Арло об этом тоже не знал. Хвея жила там, где была любовь — какая угодно, не обязательно обусловленная полом.

— Но я могла лишь передать хвею Атона… нерешительно проговорила Досада. — Я-то знала, что она предназначена не для меня… — Она смущенно умолкла. — Ведь я ношу хвею Арло!

— Да. Это почти так. Ты любишь Атона — и ты любишь Арло. Они оба — твои близкие родственники. Ты — миньонетка, ты должна любить их, того или другого — в зависимости от обстоятельств. А можно любить сразу обоих, и хвея подтвердит это:

— Но сейчас хвея у вас…

— Я отдам ее моему сыну, — сказала Кокена. Она воткнула цветок Арло в волосы, и ее любовь стала буквально осязаемой для него. — Видишь — она не вянет.

— Потому что он любит вас, — сказала Досада. — Я знаю, что и меня он любит. Но чтобы передать хвею от меня к вам… — Она в изумлении прервалась. — Вы должны любить меня!

— Ты очень похожа на свою мать, — сказала Кокена. — И на Атона. Многое из того, что я люблю в нем, есть отражение его матери — которую я тоже любила. У меня не было дочери…

— Но я же миньонетка!

— Миньонетки тоже люди.

— Но Арло… Атон…

— Мы вступаем в Рагнарек. Если Хтон проиграет, то умру я, ибо нахожусь в зависимости от него. Если Хтон выиграет, то, вероятно, умрем мы все, ибо пещерному существу мы больше не понадобимся. Чувствую, что в этой жуткой битве погибнет мой сын. Если Атон выживет, ему лучше всего вернуться на Миньон. Я знаю, что ты позаботишься о нем, когда придет время и меня уже не будет. Он рожден, чтобы любить миньонетку.

Последовало долгое молчание; Арло улавливал постепенно изменяющиеся и усиливающиеся чувства миньонетки. Наконец она спросила:

— Если вы меня любите, почему я не чувствую боли?

— Ты почти нормальна, дитя мое. Далеко не все твои чувства перевернуты.

— У меня никогда не было матери…

— Грустно быть миньонеткой. Ты ориентирована исключительно на противоположный пол, причем сексуально, и никогда не узнаешь подлинных радостей семейной жизни. Таким образом модель твоего поведения постоянно усиливается.

— Кажется, теперь у меня есть мать.

— Да…

Силы покинули Арло. Он снова погрузился в бессознательное состояние, но теперь ему было лучше, чем прежде.

— Надо что-то сделать с твоими руками, — проговорил Атон. — Смотри, с них сходит кожа. На заживание потребуются недели.

Арло взглянул на отца. Они находились в доме-пещере. Дальше по туннелю располагалась пещера Кокены, слишком душная и жаркая для нормального уюта. А здесь было славно. Вероятно, его перенесли сюда, когда в болезни наступил перелом.

— Почему вы меня спасли?

Атон и Досада переглянулись. Арло видел и чувствовал их взаимную тягу. Ни один из них не собирался ей поддаваться, но оба испытывали ее силу. Арло надеялся, что они не понимают, насколько хорошо он читает теперь их чувства.

— Ты нам нужен, — сказала Досада. — Мы спасли тебя от Хтона не для того, чтобы уступить китомедузе.

Честный ответ. Все трое понимали положение: нет нужды его пересказывать. Арло осмотрел руки.

— Может быть, перчатки? Они не болят… в сущности, я их почти не чувствую…

— Воздействие яда гусеницы, — сказал Атон. — Проходить оно будет медленно. Мы должны защитить кожу, но у нас нет перевязочных средств…

— Поэтому мы и достали перчатки, — закончила Досада. — У миньонеток. — Она говорила так, словно сама не была миньонеткой, и ее слова звучали вполне естественно. — Вот.