– Идите в дом, – негромко произносит он, не глядя на меня, – я скоро приду.

В дом я не иду, усаживаюсь на скамейку у стены и наблюдаю за Семеном, который все еще сидит, наклонившись вперед, и, кажется, уговаривает коня успокоиться. Затем, похлопывая по шее, легонько бьет голенищем сапога по боку, мол, вперед, и строптивый Сатир послушно идет. Сначала рысью, затем галопом по большому кругу. Бородатый Семен больше похож на цыгана, но впечатление это рассеивается, как только лошадь переходит на шаг. Понимаешь, что так сидеть в седле может только тот, кто учился верховой езде. На Семене зеленое галифе и белая косоворотка, так оттеняющая черную голову.

Ну что ж, я рад видеть Семена еще и в роли наездника. Где теперь увидишь такое – укрощение строптивого Сатира? За всю свою жизнь я ни разу не сидел в седле. И вряд ли уже взберусь на лошадь. Да и к чему мне это? Меня очень забавляет то, что Семен, как ребенок, напускает на себя важный вид, гордясь такой красивой, большой, сильной, живой игрушкой – пегим Сатиром. Эта гордость видна и во взгляде, и в том, как он держит голову, и в его понуканиях густым басом, и даже в проявлении недовольства.

Вообще мы только и занимаемся тем, что стараемся выставить напоказ свое превосходство, обладание какой-то редкостью, скажем, маркой, ружьем или фокстерьером. Мы просто больны, когда кто-то не завидует нам, и прилагаем всяческие усилия, чтобы преодолеть очередную ступеньку на лестнице успеха. Мы делаем деньги, чтобы приобрести что-то такое, такое… Нам нужно произвести впечатление, быть первым, вызывать восхищение и завистливые взгляды людей, которые нам совсем не симпатичны. Не симпатичны?! Да мы их просто презираем. Но как мы нуждаемся в этом презрении! Нам нужно быть гениями, наполеонами, вождями… Какое убожество! Ведь рано или поздно приходит прозрение, мы становимся мудрыми, щедрыми и всю зарплату тратим на цветы…

Но разве Семен такой уж честолюбец? Ведь это я приписываю ему свои качества. Не припоминаю случая, чтобы он позволил себе хоть раз обнаружить свое превосходство. Даже разного рода поучения насчет писательства не были для меня назидательными. Он скорее советовался, чем учил. Бог мой! Как он легко спрыгивает с коня. Какой же он хромой? Вот он сейчас возьмет Сатира под уздцы и пойдет крепким шагом…

Не пойдет! Хромые не ходят крепким шагом.

Почему я так рад этому? Я бесконечно счастлив, когда думаю, что он будет искать свою палку. Да вот же она стоит у плетня. А Семен стоит рядом с конем, будто не в силах с ним расстаться. О чем он думает? Я с жадным нетерпением жду этого первого шага.

Неужели не захромает, не припадет к земле, не станет ниже, сутулее? Неужто все это время он притворялся? Я даже затаил дыхание, жду. Ну иди же, иди!

И Семен делает этот первый шаг. Просто проваливается, будто ступил в яму.

Хромой!

Я так рад этому. Я ненавижу себя и бесконечно счастлив. Мои здоровые, толстые ноги – вот мой козырь. Это мое превосходство над Семеном. А есть ли еще? Наверняка есть, но я не даю себе труда отвечать на этот вопрос. Семен подходит и присаживается рядом.

– Что вас сюда привело?

Я мог бы ответить также недружелюбно. Не очень-то он гостеприимен. Мы не виделись около месяца, меня так тянуло к нему, он мне даже снился… И пора, так сказать, продолжить наш роман… Я мог бы ответить ему в том же тоне, но так разговора не получится. В отношениях между людьми, я это уже понял, очень важно ценить ясность, прежде всего ясность. Когда ее обретешь, нет нужды строить догадки, что-либо придумывать, хитрить, ерничать… Прозрачные отношения – это такая радость!

Как нам недостает их.

Мне приходит в голову, что мы с Семеном не вполне доверяем друг другу, и в этом его вина. И моя, конечно, оплошность в том, что он позволяет себе такое: “Что вас сюда привело?” Другими словами – какого черта приперся? Кажется совершенно невероятным, что этот сидящий рядом хромой, обшаривающий свои карманы в поисках спичек, чтобы прикурить сигарету, этот обросший чернокудрый цыган с дергающимся веком и грубым голосом мог настолько войти в мою жизнь. Вот он снова отталкивает меня, дает очередную пощечину, а я липну к нему как банный лист… Узнав это, Настенька огорчилась бы. Да и мне радоваться не приходится. Нечего здесь прохлаждаться, решаю я, и задаю свой вопрос:

– Лопухино – это ваше имение?

Спичек нет, я свои не предлагаю, и Семену приходится вернуть сигарету в пачку.

– В некотором роде, – недовольно бурчит он в ответ.

– Знаете, на море вы мне даже снились.

– С какой стати?..

Голос Семена звучит мягче, и я облегченно вздыхаю. Я заметил, что наши встречи всегда начинаются настороженно. Но трудно первые несколько минут. Затем атмосфера теплеет, и мы уже нуждаемся друг в друге, становимся друзьями. Правда, только какое-то время. Рано или поздно нам все же придется поставить точку, каждый из нас это понимает.