«Яблоки Ева ненавидела. Так сложилось… Поэтому когда Ливоныч с кряканьем выудил из кармана камуфляжной куртки наливное яблочко, бережно отер его рукавом и протянул ей – глянула недобро на забывшегося егеря…»
Скрипнула калитка, глухо заворчал Легионер, но лаять не стал, да и крепкая цепь не звякнула, не застучала по дереву. Развалившийся на будке серый волкодав столь добродушно встречал только старого хозяина. Впрочем, больше никто из жителей Славинки в дом у озера не заглядывал. Все двенадцать дворов считали нелюдимую Еву ведьмой, и лишь егерь, разменявший пятый десяток, был у нее частым гостем.
– Есть кто дома, Игоревна?! – Ливоныч неспешно прошел по тропинке к крыльцу, остановился у Легионера и похлопал клыкастое чудовище мозолистой ладонью по голове. Зверь прижал уши, закрыл глаза и полностью отдался простой сибирской ласке.
Дом, укрытый в теплой июльской тени, молчал. Угрюмые ели над покрытой мхом крышей лениво повели ветвями.
– Ну что, Леги, куда хозяйку девал? – обратился егерь к волкодаву. – Поди за водой пошла, да?
– День добрый, Павел Ливоныч, – раздался голос за его спиной. Ева как всегда появилась незаметно. Слух и чутье в очередной раз подвели опытного охотника. Женщина из дома у озера всегда заставляла его сомневаться в своих способностях.
– Привет, красавица! Подарочек я тебе принес! Из райцентра машина приходила! – в густой, расчесанной бороде проступила радостная улыбка. – А тут я как раз! Мне Семен по рации сообщил, что подъезжает, так я его на окраине и взял, да. Яблочками разжился, вот и тебе принес.
Яблоки Ева ненавидела. Так сложилось… Поэтому когда Ливоныч с кряканьем выудил из кармана камуфляжной куртки наливное яблочко, бережно отер его рукавом и протянул ей – глянула недобро на забывшегося егеря. Тот, видимо, сразу ошибку свою признал, смутился и неловко запихал «подарок» обратно.
– Забыл, Игоревна, забыл я про твою аллергию, – неловко улыбнулся он. Косматый егерь огладил мозолистой рукой старый, еще советский камуфляж, зачем-то поправил на плече неизменную «сайгу» и загадочно вздохнул.
– Супчик будешь? – ободрила его женщина.
– Да не, пойду я до хаты, прости уж. Проведать заходил. Да и подарочек… Лепесины-то кушаешь? Я и их килограммчик прихватил, занесу завтра.
– Кушаю, Павел Ливоныч, кушаю.
Егерь потоптался на месте, развел руками:
– Неловко как-то получилось, да. Прости уж меня, Игоревна. Пойду я, да?
Ева взглядом попрощалась с безнадежно влюбленным в нее егерем и медленно прошла на крыльцо. Павел Ливоныч опять крякнул, сдвинул армейскую кепи на затылок и лицо его озарилось:
– Кстати, охотнички в округе объявились. Все чин-чинарем, с бумагами при печатях, но все одно остерегись, Игоревна, коли в лес пойдешь. Люди с виду-то приличные, но кто знает, что у них там под черепушкой-то, да.
– Спасибо, Павел Ливоныч, – Ева остановилась у двери. Егерь ей нравился, но жить под одной крышей с человеком… Не просто так она забралась в такую глушь, не от женского каприза. Одинокий дом у озера, в пяти километрах от Славинки, где машина из райцентра бывала раз в месяц, и то если водитель выходил из запоя, был для нее не прихотью, а жизненной необходимостью.
Пройдя в дом, Ева поставила на пол корзинку с травами и прислонилась спиной к двери. За забором егерь вскочил в седло своего вороного коня, присвистнул и отъехал прочь. Павел Ливоныч хороший человек, наивный, не испорченный современным городом и не погрязший в серости и унынии нынешней деревни. Такими были мужики на той, давно забытой ею Руси, в те времена когда…
Женщина чуть мотнула головой, прогоняя плохие воспоминания, и глазами нашла икону в углу избы. Губы ее зашевелились в беззвучной молитве. День ото дня, месяц за месяцем, годами напролет Ева молилась лику, запечатленному каким-то из местных мастеров на холсте. Но слова Евы адресовались отнюдь не сыну Господнему. Смерть Иешуа она не видела, и даже не слышала о том, что он был казнен где-то в Иерусалиме. Зато знала самого Господа.
Конец ознакомительного фрагмента.