И это, конечно, не ускользнуло от глаз Романа Бугримова, сидевшего на скамье в ожидании своей очереди выхода на лёд.

Табло показало 3:1 в пользу «Соколов „Локомотива“», и тут прозвучала сирена – конец второго периода.

Трибуны забурлили броуновским движением болельщиков, разгорячённые команды ушли в раздевалки, и герой первых двух периодов Виктор Юрасов, проходя в раздевалку, нашёл взглядом Катю, улыбнулся ей и ушёл с гордо поднятой головой. А брата и мать, стоявших сбоку, он не заметил. Зато их заметила Катя. Сдвинув своих подруг, она позвала их и усадила рядом с собой. А дядя Володя, водитель автобуса, устроился по соседству.

Теперь им была видна вся ледовая арена, скамейки игроков и их тренеров.

Радио передавало рекламу и громкую музыку, рядом с табло огромный экран демонстрировал самые яркие моменты первых двух таймов, в том числе как Виктор Юрасов забросил две красивые шайбы.

Наступил третий период.

Обе команды вышли на лёд, и спортивный комментатор, сидя в своей будке, тут же сказал в микрофон:

– Ага! А вот и ударная тройка нападающих «Птенцов „Буревестника“» – Бугримов, Косичкин, Круглов! А кто против них? Ну, конечно, самая сильная тройка «Соколов» – Юрасов, Вышинский, Колобов. Что ж, посмотрим, кто кого…

Впрочем, ни Егору, ни его маме, ни всем остальным зрителям и болельщикам эти комментарии были ни к чему, они и сами увидели новую расстановку сил – на вбрасывание шайбы встали друг против друга Виктор Юрасов и гора мышц, юный ярославский Валуев – Роман Бугримов. Наклонившись к центру круга, он исподлобья смотрел на Виктора.

– Бугор, давай! – закричал Костя Зайцев с противоположной трибуны.

– Рома, не подкачай! – вдруг громко сказал шофёр интуристовского автобуса, сидевший по соседству.

– Ма, как его фамилия? – негромко спросил Егор.

– Шофера? Бугримов. А что?

Свисток! Вбрасывание!

Что вам сказать? К сожалению, буквально через тридцать секунд счёт стал 3:2, а ещё через две минуты уже 3:4 в пользу «Птенцов „Буревестника“». Но дело не в счёте, который рос с космической скоростью. Дело в том, что Бугор явно охотился за Виктором по всей площадке и всем своим весом вмазывал и вбивал его в бортики или просто сносил с ног. Всех остальных игроков и защитников «Соколов „Локомотива“» он легко обводил, да они и сами явно увиливали с его дороги, когда он, получив шайбу, летел к их воротам. Но Виктор был единственным, кто не избегал столкновения, а порой даже успевал перехватить у Бугримова шайбу, однако это обходилось ему такими сшибками и ударами, что борта трещали, трибуны охали, мать невольно хваталась за голову, а Катя в ужасе закрывала рукой и рот, и глаза.

– Ты чо делаешь? Ромка, ты чо с ним делаешь? – растерянно твердил на трибуне шофёр автобуса и даже пробовал кричать: – Рома, перестань! Рома!..

Но Роман Бугримов его, конечно, не слышал и успокоился только тогда, когда Виктор Юрасов, сбитый им в очередной раз, уже не смог подняться со льда и врачи унесли его на носилках в санчасть.

Мать побежала туда, и Егор на своих костылях поскакал за ней.

А игра продолжалась и закончилась со счетом 7:4 в пользу «Птенцов „Буревестника“».

Хотя всё тело у Виктора было в синяках и чёрных пятнах гематом, рентген показал, что все ребра, слава богу, целы. Тем не менее ровно неделю Виктор пролежал в постели, бессильно наблюдая со своей верхней полки за упорными попытками брата заставить свою ногу ожить и ходить.

Тем временем сразу два обстоятельства не позволяли Егору расслабиться и вынуждали его быть беспощадным к самому себе – разгром, который учинил Бугор его родному брату, и воспоминания о том, как мама стояла в двери автобуса рядом с железной банкой для чаевых. Когда от приседаний, отжиманий и других упражнений уже пресекалось дыхание и перед глазами плыли стены, окна и потолок, Егор, конечно, валился на пол, но почти тут же в голове возникали либо хлёсткие, как пушечные выстрелы, столкновения Бугра с Виктором, либо мама возле той, как у нищенки, банки. И ярость заставляла Егора подняться, бросала к новым упражнениям – через боль, через «не могу». А потом и Виктор стал спускаться со своей койки и помогать Егору…

Спустя ещё две недели, когда Егор уже самостоятельно, без Витиной страховки, начал ходить от кровати до окна и обратно, мама вдруг сказала:

– А ты знаешь, Гоша, я же до трёх лет носила тебя на руках. Ты представь: я дам тебе куклу в десять килограммов и скажу, чтобы ты весь день не спускал её с рук даже на минуту. А я тебя так три года носила, пока Вите стало пять лет, и он помог тебе костыли освоить…

Егор представил – у него было хорошее воображение, развитое почти двенадцатилетним малоподвижным образом жизни. Поэтому, как только ни мамы, ни Вити снова не было дома, он дохромал до кухни, наполнил водой две пустые четырёхлитровые пластиковые бутылки, приделал к их горлышкам верёвочные петли, продел в эти петли поясной ремень и так, на манер двух грузил, перекинул их через шею и повесил себе на грудь. С этим грузом он стал ходить по квартире, а потом и приседать. Правда, после двух приседаний рухнул на пол и заплакал от бессилия. Но тут его взгляд остановился на портрете Ивана Ткаченко, висевшем на стене над их с Витей кроватью. И ему вдруг показалось, что у этого портрета никакой не портретный взгляд, а живой и даже испытующий.

– Нет! Я встаю! – обозлился Егор и сел со своим грузом, а потом поднялся – сначала на четвереньки, а затем и выпрямился во весь рост с тяжёлыми бутылками на груди. И снова в упор посмотрел в глаза портрету Ивана Ткаченко. – Ага, смотрите?! – с вызовом сказал он портрету. – А вот я сейчас пять раз присяду! На спор!

И, выиграв спор, радостно растянулся на полу, раскинув руки.

Тут в комнату вошла мама и испугалась:

– Егор! Что у тебя на шее?