Шрифт:
– А я студентка Политеха. Второй курс.
– Мы, кажется, виделись в Аркадии…
– Да, я помню Вас. Вы всегда так печально смотрите на горизонт.
– Это там общее настроение. Все словно ждут конца света.
– Да, – она засмеялась. – Верно, очень похоже. Подходишь, а они сидят и ждут… И тоже начинаешь чего – то ждать вместе с ними… Спасибо, что ты защитил меня, Герберт.
Она словно пробовала мое имя на вкус, перекатывая его на языке. У нее удивительно произносился звук «р» – почти по – французски, но все же совершенно по особенному. Как маленький колокольчик на кончике языка.
– Они знакомы тебе?
– Нет, просто идиоты какие – то. Подумали, что у меня золотые сережки с брюликами. На самом деле просто имитация.
Я оглянулся, чтобы проверить, не преследуют ли нас неудачливые грабители. Их не было.
– Кажется, они больше не привяжутся к тебе.
– Я иду к подруге. Хотите… хочешь пойти со мной?
– С удовольствием. Но в гости не принято с пустыми руками. Давай хотя бы конфеты купим. Мы зашли в бывший овощной магазин на Дерибасовской, взяли пан – пиццу и ассорти «Мауксион», и вскоре уже сидели в гостях у подруги, которая жила на углу улиц Гоголя и Маяковского. Подругу звали Лена, она была немного старше Аллы, но большой разницы между ними не ощущалось. Они весело щебетали, а я продолжал изображать из себя супермена – сгибал пятаки в трубочку и взглядом отклонял пламя свечи, чтобы затем ударом кулака с трех метров потушить его. Девчонки хлопали в ладоши, смеялись, и совершенно забыв, что я инвалид, предложили устроить танцы.
В этот момент со мной и случилось первое чудо. Мне так хотелось потанцевать с ней, что я попробовал направить энергию в ноги, и, едва не вскрикнув от внезапной боли, встал с инвалидного кресла и галантно поклонился. Чтобы вы представили, что означает для человека, девять лет проведшего в кресле, встать, – это то же самое, что за секунду увеличить свой рост на полметра из – за того, что ноги ниже колен вытянули на каком – то адском аппарате. Хотя мышцы благодаря тренировке и ежедневному массажу не атрофировались, ощущение огня и боли почти оглушало… Но я был так счастлив этому ощущению боли, – оно после полной бесчувственности было скорее невыносимым удовольствием, вызывающим слезы радости. Наверное, меня спасли в тот момент только темные очки, которые я так и не снял из – за солнца, бившего сквозь окна. Иначе они увидели бы все это в моих глазах.
Я станцевал один танец с Аллой, один с Леной, а потом опустился в свое кресло и, как ни в чем не бывало, предложил выпить еще чаю. Разумеется, все мое тело в тот миг трепетало от боли, восторга и усталости.
Я проводил Аллу до дома в сумерках. По пути говорил ей о Гогене и Ван Гоге. Современных девушек легко поразить образованностью – они почти ничего не знают… Моих сил хватило даже на то, чтобы, выйдя из машины, стоя на своих ногах, поцеловать ее в щеку у подъезда, а потом сесть за руль и уехать домой, все время поглядывая на блокнот с ее телефоном и думая о том, не потеряет ли она мою визитную карточку.
С того дня я стал ходить. Каждый день всё лучше и лучше.
Я жил в небольшом одноэтажном доме, который достался мне от бабушки. Во дворе был фруктовый сад. По выходным я натягивал в нем гамак между деревьями и проводил время в созерцании неба и ветвей. Осенью собирал обильный урожай. Я знал характер каждого дерева и подолгу беседовал с ними. Под каждым была устроена удобная скамеечка или стояло летнее кресло. Я читал под деревьями книги, подбирая темы под их вкус. Так я проводил время в течение этих девяти лет.
Она позвонила через два дня. Страна отмечала майские праздники, а у нее были трудности с французским. Мы встретились у меня и, полчаса позанимавшись языком, оказались в постели.
Это произошло неожиданно для меня, и как – то очень весело и естественно. Наблюдая за своим состоянием со стороны, я думал, что еще недавно не смел и мечтать о таком времяпровождении.
Пока она была в ванной, я приготовил кофе и, буквально прыгая по кухне, начал готовить свой любимый пирог. Она присоединилась ко мне, и вскоре мы снова были в постели. Кажется, все майские праздники прошли в этом постельно – кухонном режиме. Но и французский не был обделен вниманием.
В середине июня я уже сам дошел до Аркадии и вернулся обратно (это примерно полтора километра в общей сложности). В июле я получил работу в представительстве британской компании, и у меня началась совершенно другая, не инвалидная жизнь. В день приема на работу я упаковал свою инвалидную коляску и спрятал ее на чердак. Там же я нашел свой старый велосипед, почистил и смазал его, чтобы ездить по утрам на пляж.
Между тем в мире стали происходить изменения, которые трудно было игнорировать и невозможно объяснить. Во всем цивилизованном мире почти одновременно (за первую половину июля) подали на развод миллиард человек. Программы новостей показывали длинные списки очередников в органах регистрации браков и разводов. Когда дело доходило до судебного разбирательства между супругами, наиболее яркие процессы демонстрировались по телевидению и имели фантастическую популярность. Эти своеобразные сериалы назывались «Ужасы семейного очага».
Еще одно изменение, которое потрясло меня, произошло в начале августа. По городу почти перестали ездить автомобили. Только маршрутные такси и иномарки иногда шныряли по некогда заполненным транспортом улицам. Я недоумевал, что произошло, пока однажды утром мне не пришло в голову, что я уже месяц не садился за руль автомобиля, предпочитая идти на работу по берегу моря, пешком. Нередко я думал о том, как хорош был бы этот город, если бы в нем не было машин и любителей сжигать мусор. Каким чистым и сладким был бы тогда воздух. Я всегда задыхался весной от того, что в соседних домах жгли старые листья и ветки. Меня поражало, что люди, которые с геометрической безупречностью размечали грядки и размещали кусты ягод, могли с такой поразительной беспечностью загрязнять свои и чужие легкие. Так вот, – теперь воздух действительно стал сладким, в нем не было даже привкуса дыма или бензиновых выбросов. Машин стало меньше в десять – пятнадцать раз. Эти изменения в мире, так удачно совпавшие с моими тайными желаниями, вписывались в сказку любви, которой я жил.
Конец ознакомительного фрагмента.