Шрифт:
В современном этно-лингво-культурном (сотни работ – и сотни разных написаний этой конструкции!) процессе, кроме когнитивной лингвистики, есть еще две гуманитарных сферы деятельности – еще два коммуникативных пространства, в которых термины «текст, дискурс и концепт» употребляются едва ли не чаще, чем в когнитивистике. Во-первых, это философия, во– вторых, – постмодернистская литература, и прежде всего такое ее направление, как концептуализм. Начнем с первой.
КОНЦЕПТ (от лат. conceptus – собрание, восприятие, зачатие) – акт «схватывания» смыслов вещи (проблемы) в единстве речевого высказывания. Термин «концепт» введен в философию Абеляром в связи с анализом проблемы универсалий, потребовавшим расщепления языка и речи… Высказывание становится единицей речевого общения. Речь была охарактеризована как сущность, обладающая субъектностью, смыслоразделителыюй функцией и смысловым единством. Она стояла в тесной связи с идеями творения, воплощения Слова и интенции, присущей субъекту как его активное начало и полагавшей акт обозначения и его результат – значение внутри обозначаемого. Это – не диахронический процесс звуковой последовательности, а синхронический процесс выявления смыслов, требующий по меньшей мере двух участников речевого акта – говорящего и слушающего, вопрошающего и отвечающего, чтобы быть вместе и понятым и услышанным. Обращенность к «другому» (имманентный план бытия) предполагала одновременную обращенность к трансцендентному источнику слова – Богу, потому речь, произносимая при «Боге свидетеле», всегда предполагалась как жертвенная речь. Высказанная речь, по Абеляру, воспринимается как «концепт в душе слушателя»… Концепт, в отличие от формы «схватывания» в понятии (intellectus), которое связано с формами рассудка, есть производное возвышенного духа (ума), который способен творчески воспроизводить, или собирать (concipere) смыслы и помыслы как универсальное, представляющее собой связь вещей и речей, и который включает в себя рассудок как свою часть…
Понятие есть объективное единство различных моментов предмета понятия, которое создано на основании правил рассудка или систематичности знаний. Оно неперсонально, непосредственно связано со знаковыми и значимыми структурами языка, выполняющего функции становления определенной мысли, независимо от общения. Это итог, ступени или моменты познания.
Концепт формируется речью (введением этого термина прежде единое Слово жестко разделилось на язык и речь). Речь осуществляется не в сфере грамматики (грамматика включена в нее как часть), а в пространстве души с ее ритмами, энергией, жестикуляцией, интонацией, бесконечными уточнениями, составляющими смысл комментаторства. Концепт предельно субъектен. Изменяя душу индивида, обдумывающего вещь, он при своем формировании предполагает другого субъекта (слушателя, читателя), актуализируя смыслы в ответах на его вопросы, что и рождает диспут. Обращенность к слушателю всегда предполагала одновременную обращенность к трансцендентному источнику речи – Богу. Память и воображение – неотторжимые свойства концепта, направленного, с одной стороны, на понимание здесь и теперь; с другой стороны – концепт синтезирует в себе три способности души и как акт памяти ориентирован в прошлое, как акт воображения – в будущее, как акт суждения – в настоящее. Гильберт Норрстанский на основании идеи концепта образует понятие конкретного целого и вводит идею сингулярности (см. Средневековая западноевропейская философия). У Фомы Аквинского концепт есть внутреннее постижение вещи в уме, выраженное через знак, через единство идеального и материально-феноменального… На разнообразные формы «схватывания» обратил внимание Кант, затем Шеллинг, определяя их через фигуры творчества.
В XX в. идеи концепта прослеживаются в персоналисте – ких философиях, во главу угла ставящих идею произведения (М. М. Бахтин, B. C. Библер). В качестве термина концепт присутствует в постмодернистской философии… Речь рассматривается как игра ассоциаций и интерпретаций, уничтожающая любой текст (дело касается прежде всего священных текстов) и превращающая его в объект властных претензий. Концепт в постмодернистском понимании есть поле распространенных в пространстве суггестивных знаков. Поскольку в речи к тому же просматриваются объективно-языковые формы выражения, то терминологически концепт от понятия трудно отличим, становясь двусмысленным термином» [НФЭ, 2001; 2; 306–307].
Таким образом, уже с самого начала философского трактования концепта в нем выделяются те элементы, которые – в большей или меньшей степени – присутствуют потом во всех терминологических системах, включающих его в качестве некоторого, но всегда базового элемента. Сохранился он и во всех философских парадигмах, исторически неоднократно сменявшихся. Следовательно, с одной стороны, мы можем принять его роль и значимость как данность, а с другой – посмотреть «сегодняшним глазом» на то, как наука оценивает концепт в свете изменения и научной, и наивной картин мира, включая определенный ее возврат к мифологически-символическим аспектам знания и познания, а также объективный факт сближения этих двух картин мира. Нам представляется, что возможной – или, по крайней мере, подходящей для логики данного исследования, достаточно образной, но и вполне научно обоснованной – базой для понимания роли и места концептов может служить философская теория В. В. Налимова о вероятностно-смысловой концепции сознания. Модель содержит шесть уровней: уровень мышления, уровень предмышления, подвалы сознания, телесность человека, уровень метасознания и подвалы космического сознания (подробнее см.: [Налимов, 1989; 102–120]). Соотнося с этими уровнями триаду «текст – смысл – язык», которые автор и ассоциирует с сознанием, он пишет:
«1. Будем считать, что весь воспринимаемый нами эволюционирующий мир можно рассматривать как множество текстов…
2. Тексты характеризуются дискретной (семиотической) и континуальной (семантической) составляющими.
3. Семантика определяется вероятностно задаваемой структурой смыслов. Смыслы – это то, что делает знаковую систему текстом.
4. Изначально все возможные смыслы мира как-то соотнесены с линейным континуумом Кантора [10] – числовой осью m, на которой в порядке возрастания их величин расположены все вещественные числа. Иными словами, смыслы мира спрессованы так, как спрессованы числа на действительной оси.
10
«Континуум Кантора» – «Непрерывность и прерывность-категории, характеризующие бытие и мышление; прерывность (дискретность) описывает определенную структурность объекта, его» зернистость», его внутреннюю» сложность»; непрерывность выражает целостный характер объекта, взаимосвязь его частей (элементов) и состояний… В современных терминах можно сказать, что Кантором была предложена теоретико-множественная модель самой математики. Его подход обеспечивал единообразие в структуре математических теорий, и сложившаяся ситуация воспринималась многими современными ему специалистами как» рай, созданный Кантором для математиков»… В дальнейшем она сыграла в развитии математики, – несмотря на все впоследствии обнаружившиеся связанные с ней драматические трудности, – выдающуюся роль, которую продолжает играть (пусть, может быть, в несколько меньшем масштабе) и в наши дни, представляя собой важное методическое и эвристическое средство, удобное в педагогическом отношении, а также (как ориентир) и для построения теоретико-множественных моделей в других отраслях знания, лежащих за пределами математики (в кибернетике, лингвистике, биологии и т. п.)» (НФЭ, 2001; т. 2, 212–213; т. 3, 74–76).
5. Спрессованность смыслов – это нераспакованный (непроявленный) Мир: семантический вакуум.
6. Распаковывание (появление текстов) осуществляется вероятностной взвешиваемостью оси ш: разным ее участкам приписывается разная мера. Метрика шкалы m предполагается изначально заданной и остающейся неизменной» (там же, с. 106–107).
И далее В. В. Налимов поясняет сказанное: «При таком построении мира семантической множественности каждый семантический квант-слово будет содержать весь семантический потенциал, различным образом взвешенный. Слова обретают смысловую размытость… Язык становится не логичным (в традиционном понимании того, что есть логика), а мифологичным. Мифологичность этого языка прежде всего в том, что он всегда остается открытым для спонтанной перестройки смысловых квантов» (там же, с. 111).
Продолжая смысловую характеристику языка, В. В. Налимов пишет: «Язык устроен так, что в его текстах исключена возможность появления атомарных смыслов…»; «Язык не исключает противоречия, поскольку его тексты потенциально содержат все богатство смыслов…»; «Язык свободен от закона исключенного третьего, соответственно, свободен от жесткого разграничения истинности и ложности…» (там же, с. 111–112).
«… Природа смысла может быть раскрыта только через одновременный анализ семантической триады: смысл, текст, язык. Мы можем сказать, что смыслы, порожденные человеком, оказались раскрывшимися во всем том многообразии культур – больших текстов, которые существовали когда-либо или существуют теперь. Текстовое раскрытие смыслов происходит через те знаковые системы, которые мы готовы воспринимать как языки. Таким образом, каждый элемент указанной выше триады раскрывается через два других… Триада становится синонимом сознания…» [11] ; «Процесс порождения или понимания текста – это всегда творческая акция. С нее начинается создание новых текстов, и ею завершается их понимание. Все это осуществляется в подвалах сознания, где мы непосредственно взаимодействуем с образами. Для нас, людей современной культуры, это чаще всего неосознаваемый процесс, скрытый под покровом логически структурированного восприятия Мира» (там же, с. 117–118).
11
Ср.: «Интересующее нас единое есть ментально-лингвальный комплекс, представленный тремя ипостасями: мышлением, сознанием и языком. Будучи ипостасями единого, названные объекты единосущны, неслиянны и в то же время нераздельны… Единосущность мышления, сознания и языка исчерпывающим образом объясняет, на основе чего и как они соединяются в одно. Неслиянность свидетельствует о наличии у каждого из них своих особенных свойств. Нераздельность предполагает абсолютную невозможность представить каждое из них как нечто самостоятельное, разве что в ситуациях научной абстракции или договоренности ad hoc. Таким образом, ментально– лингвальный комплекс – это функционирующее на основе человеческого мозга информационное по природе триипостасное целое, которое обеспечивает восприятие, понимание, оценку, хранение, преобразование, порождение и передачу (трансляцию) информации» [Морковкин и др., 1997; 19–20].
Что в этой философской теории представляется нам наиболее значимым с точки зрения ее объяснительной силы по отношению к рассматриваемому вопросу? Во-первых, это взаимосвязь (нерасторжимая и неслиянная) такой триады, как смысл– текст – язык [12] . Во-вторых, признание включения и отражения в каждом семантическом кванте-слове всего возможного семантического потенциала; повторим еще раз: «Язык становится не логичным (в традиционном понимании того, что есть логика), а мифологичным. Мифологичность этого языка прежде всего в том, что он всегда остается открытым для спонтанной перестройки смысловых квантов». Именно эту особенность концепта – одну из наиболее существенных его характеристик, на наш взгляд, – и стремятся выразить все исследователи (вне зависимости от того, с какой точки зрения они его рассматривают – лингвокогнитивной, лингвокультурной, психолингвистической и т. п. Во всех приведенных нами в главе I определениях мы курсивом попытались выделить именно то, что связывает их (определения) и со смыслами (скрытыми и явленными), и с некоторой фиксированной совокупностью некоторых знаний, легко и достаточно однозначно определяемых per aliud (через посредство другого), но совершенно не определяемых per se (сами по себе; в чистом виде) [13] .
12
Может быть, несколько точнее было бы сказать не «язык» как форма запечатления, организации и хранения «текста», а речь как форма овеществления, трансляции и (диахронически) трансмутации текста – мы уже писали об этом (см.: [Прохоров, 1997; Прохоров, 2003]).
13
Приведем очень строгое и красивое, на наш взгляд, рассуждение П.А. Флоренского: «Числа вообще оказываются невыводимыми ни из чего другого… Число выводимо лишь из числа же, – не иначе. А т. к. глубочайшая характеристика сущностей связана именно с числами, то сам собою напрашивается пифагоровско-платоновский вывод, что числа – основные, за-эмпирические корни вещей, – своего рода вещи в себе. В этом смысле опять-таки напрашивается
вывод, что вещи, в известном смысле, суть явления абсолютных, трансцендентных чисел. Но, не вдаваясь в эти сложные и тонкие вопросы, мы скажем только, что число три свойственно всему тому, что обладает относительной самозаключенностью, – присуще заключенным в себе видам бытия. Положительно, число три являет себя всюду, как какая-то основная категория жизни и мышления»; «Попытаемся показать, насколько ценна может быть идея троичности, точнее – Триипостасной сущности христианского Бога, в качестве эвристической модели для понимания природы космического вакуума – одного из центральных понятий современной космологии и физики. По библейской легенде, Бог создал человека по образу и подобию своему. Бог существует в трех лицах: Бог-Отец. Бог-Сын и Бог-Дух Святый. Причем, каждое Божеское лицо заключает в себе два других: Бог-Отец является одновременно и Сыном и Духом Святым, а Бог-Сын – одновременно и Отцом и Духом Святым, точно так же, как Дух Святый – одновременно и Отцом и Сыном, Каждое лицо есть иное проявление каждого другого и обоих вместе. Следовательно, Бог есть единая сущность о трех ипостасях. Не три сущности, но одна; не одна ипостась, но три. Однако при всем том, ипостась и сущность– одно и то же» [Флоренский, 1990; 595; 49].