– На каждого человека она действует по-разному. – В голосе Дока слышалось любопытство ученого, которое порадовало Дилана не больше, чем осколки стекла, найди он их в горшочке с медом. Хотя этот человек и выглядел как сельский доктор, что-то в нем было от Виктора фон Франкенштейна. – Эффект всякий раз, без единого исключения, интересный, часто потрясающий, иногда положительный.

Интересный, потрясающий, иногда положительный. Да, не похоже на работу всей жизни, скажем, Джонаса Солка [5] . Док, судя по всему, был достойным продолжателем традиций безумной, антигуманистической нацистской науки.

Последний кубический сантиметр жидкости перекочевал из цилиндра шприца в иглу, а оттуда – в вену Дилана.

Он ожидал, что ощутит жжение в вене, ужасный химический жар, который быстро распространится по всей системе кровообращения, но ничего в нем не вспыхнуло. Не почувствовал он и ледяного холода. Он думал, что тут же начнет галлюцинировать, сходить с ума, ощущая, как паучьи лапки бегают по нежной поверхности его мозга, услышит голоса фантомов, эхом отражающиеся от черепа, начнет биться в судорогах, его сокрушит тошнота или головокружение, на ладонях вдруг вырастут волосы, глаза вылезут из орбит, но инъекция не дала никакого заметного эффекта… разве что воображение Дилана разыгралось, как никогда прежде.

Док вытащил иглу.

На коже следом за ней выступила единственная капелька крови.

– Один из двоих должен заплатить долг, – пробормотал Док, скорее себе, чем Дилану. Для последнего фраза эта не имела ровно никакого смысла. А Док вновь исчез из виду, отступив за спину Дилана.

Алая жемчужина дрожала на сгибе левой руки Дилана, пульсируя в такт с быстро бьющимся сердцем, через которое совсем недавно проскочила в последний раз. Дилану хотелось засосать ее обратно сквозь ранку от иглы, поскольку он не сомневался, что в грядущей борьбе за выживание каждая капелька здоровой крови может оказаться полезной для противостояния введенной в него субстанции, какой бы она ни была.

– Но оплата долгов – это не духи. – Док вновь появился в поле зрения с полоской бактерицидного пластыря. Продолжая говорить, снял с нее обертку. – Она не замаскирует вонь предательства, не так ли? А что замаскирует?

Вроде бы он обращался к Дилану, но определенно говорил загадками. Его серьезные слова требовали и серьезного голоса, но тон оставался легким, а на лице по-прежнему блуждала улыбка лунатика, становилась шире, практически сходила на нет, снова расширялась, прямо-таки как пламя свечи, изменяющееся от дуновений ветерка.

– Совесть так долго грызла меня, что ей удалось пожрать мое сердце. На его месте – пустота.

Оставшись без сердца, организм Дока, однако, продолжал функционировать в обычном режиме. Удалив обе защитные накладки, Док накрыл полоской пластыря ранку с капелькой крови.

– Я хочу, чтобы меня простили за содеянное. Без прощения нельзя жить в мире с самим собой. Вы понимаете?

И хотя Дилан ничего не понимал в том, что говорит этот маньяк, он кивнул, из опасения, что малейший признак несогласия вызовет психопатический взрыв и место шприца займет топор.

Голос мужчины оставался мягким, но душевная боль лишила его всех эмоций, хотя улыбка, что странно, продолжала блуждать по лицу.

– Я хочу, чтобы меня простили, хочу отринуть то ужасное, что сделал, мне хотелось бы честно сказать, что никогда больше я такого не сделаю, если представится возможность заново прожить свою жизнь. Но угрызения совести – это все, на что я способен. Получив второй шанс, я бы сделал это снова, сделал снова и провел бы еще пятнадцать лет, мучаясь чувством вины.

Капелька крови пропитала полоску пластыря, образовав на наружной поверхности темно-красное пятно. Этот пластырь предназначался для детей, а потому на наружной поверхности улыбалась мультяшная собака, то ли для того, чтобы поднять настроение Дилана, то ли чтобы отвлечь от свалившейся на него беды.

– Я слишком горд, чтобы хитрить. Это проблема. Да, мне известны мои недостатки, я их очень хорошо знаю, но это не значит, что я могу их исправить. Для этого уже слишком поздно. Слишком поздно, слишком поздно.

Бросив обертку полоски пластыря в маленькую мусорную корзинку, стоявшую у стола, Док сунул руку в карман брюк и достал нож.

И хотя в обычной ситуации Дилан никогда не назвал бы этот обычный перочинный ножик оружием, в тот момент ему на ум пришло это угрожающее существительное. Доку не требовался кинжал или мачете, чтобы перерезать ему сонную артерию. Вполне хватило бы и перочинного ножика.

Док сменил тему, переключившись с неопределенных грехов прошлого на более животрепещущие проблемы.