Подруга, выросшая в жарких, но далеких от моря, краях, никогда не бывала на Черноморском побережье, а потому согласилась. Это было ее давней мечтой – и потому радовалась она предстоящей поездке как ребенок: «Олька, представляешь, я увижу настоящее море!»

Примерно месяц спустя мы с Костиком встречали на вокзальном перроне нашу Ритку, выглядывая ее среди пассажиров. Но когда увидели ее, помолодевшую, загорелую, в топике, коротких брючках, улыбавшуюся нам как всегда радостно: «Олечка, Костик, я здесь!», я поразилась – как она изменилась и еще больше похорошела. В дверях вагона – последние слова благодарности и прощания проводнице и какому-то, как мне показалось, совсем молодому полноватому мужчине, невысокому, коренастому, тоже загорелому. Попутчик, наверное. Кажется, он даже порывался проводить Риту. Надо же, какой вежливый, отметила я вскользь, но Маргоша только улыбнулась ему и посмотрела странным, долгим взглядом. Ощущение было, будто старается запомнить, как тот выглядит: эти редко встречающиеся разноцветные глаза, нос – в общем, самый обыкновенный, не орлиный и не греческий. Губы – пухлые, такие хотелось бы иметь женщине, их обычно называют чувственными. Обычный подбородок, без волевой рублености, не выдающий в обладателе мачо. Ни усов, ни бороды. Темные волосы коротко стрижены. Словом, этакий среднестатистический житель среднерусской полосы, не лишенный, впрочем, обаяния.

Но внешность, как известно, может быть и обманчивой. Все зависит от того, в чьих глазах мы отражаемся.

Ритка стряхнула с себя мгновенное оцепенение, вручила дорожные сумки Костику и пошла, не оглядываясь, прочь – от поезда, от взгляда мужчины ей вослед, который побрел, кажется, на автобусную остановку.

Домой мы Маргошу не отпустили – не виделись целый месяц, да и «племянники» не слезали с шеи «тети» Риты. Они все по очереди прикладывали к уху раковины рапанов и, замерев, слушали прибой. Причем Ритка радовалась этому не меньше мальчишек!

Подруга вернулась обалдевшая от южных впечатлений. Она с таким восторгом и блеском в глазах рассказывала о море, о поразивших ее южных ночах, кипарисах, о прогулках на метеоре. Ну какая же она романтичная, наша Ритка! Вроде и не девочка уже, и жизнь ее не баловала, а смотрит на мир по-прежнему – широко распахнутыми глазами, жадно впитывая еще неизведанное, не теряя способности по-детски удивляться даже самой малости.

За приятной суетой, разговорами, бутылочкой крымского вина – презентом Риты – вечер пролетел незаметно. Среди всеобщего веселья и суматохи я замечала вдруг, как Ритка на несколько секунд отключалась, выпадала из реальности, думая о чем-то своем. Что-то явно тревожило ее. Наконец дома все стихло. Мальчишки так и уснули с «волшебными» раковинами, мечтая, наверное, о кругосветных морских путешествиях и встречах с пиратами. Костика не было. Он, как только привез нас на дачу и мы пообедали вместе, вернулся в город: «Извините, дамы, дела».

Проведав сыновей в детской, спустилась вниз. Ритку нашла в беседке, к которой из дома вела выложенная камнем дорожка. Она сидела в кресле-качалке, с накинутой на плечи ажурной шалью. Задумчивая, тихая, как окружавшая нас ночь.

Она даже не слышала моих шагов.

– Риту-уля, – окликнула я подругу, – ау-у, ты где? Чувствую, не здесь. А ну-ка, дорогая, рассказывай, «колись», как теперь говорят, что случилось. Ведь случилось?

Ритка улыбнулась с грустинкой – будто себе, своим воспоминаниям:

– Миссис Марпл, от тебя не ускользнет ни одна деталь! Все-то ты видишь!

– Маргоша, ты зря иронизируешь, дорогая. Хочешь, я попытаюсь догадаться, что произошло?

Подруга кивнула.

– Так, посмотри на меня внимательно. Ну же! У тебя случился роман. Курортный. И я даже, кажется, могу предположить, кто его герой. Наверняка тот молодой, вполне симпатичный попутчик, который с таким «щенячьим» восторгом смотрел на тебя на перроне.

– Ну уж и щенячьим… – запротестовала, а сама вся запунцовела.

Меня всегда удивляла Риткина способность краснеть вот так по-девчоночьи: моментально, во все лицо, до самых ушек. Как ей это удается?!

– Угадала? – кажется, я попала в точку.

– Ой, Олька, – соскочила она и порывисто обняла, звонко чмокнув меня в щеку, – я такая счастливая! – И, тут же, посерьезнев, добавила, – и несчастная тоже!..

Вот это новость! Что же такое случилось с Риткой, что она готова то смеяться, счастливая, то рыдать, подобно героине мексиканского сериала…

Мы сели с Маргошей на плетеную скамью, обнявшись за плечи, а Ритка тут возьми и ляпни:

– Ольк, наверное, я сошла с ума!

Я, чуть отстранившись, оглядела подругу, шутливо нахмурившись, будто пытаясь отыскать признаки «болезни». Даже лоб ей пощупала.

– Я ведь поначалу даже и внимания не обратила на него, – продолжала Рита, устало улыбнувшись: мол, шути-шути… – Ну да, видела его – в столовой, на пляже, на экскурсиях. Он ничем особым среди других и не выделялся. Такой обыкновенный. Коренастый крепыш, упитанный, напоминает гриб-боровик.

Ритка рассказывала, а сама теребила кисти шали. Волновалась.

– И он тоже, казалось, не обращал на меня внимания. Тем более что вокруг столько молодых девчонок: «Сережка, ты так классно плаваешь! Сережка, пойдем с нами в волейбол играть!» Сережка то, Сережка сё… Даже дамы постарше, и те пользовались его воспитанной услужливостью: «Молодой человек, дружочек, будьте любезны отодвинуть мой лежак в тенек…» И «дружочек» не может отказать в любезности. Короче, атака со всех фронтов. Он и на площадке с мячом бегал как мальчишка, и плавал действительно отлично. Но ни одной девушке особого предпочтения не выказывал. Меня, собственно, это не трогало. Он ведь был со всеми ровным, общительным. Хотя наше-то общение и ограничивалось вежливыми приветственными кивками – все-таки в одном доме отдыха. Вот только одно непонятно мне было, отчего он так смущался при встрече?