Шрифт:
– А зачем мы вообще тащим деда с собой?
– Ты хоть раз в жизни раскинь мозгами! – Пахман постучал себя по лбу. – Если он останется здесь и придет в себя, через полчаса по нашему следу пустят всех ищеек Европы.
– А если прикончить?
– Здесь?
Пахман кивнул на виднеющиеся дома.
– Слишком рискованно. Сделаем это позже, в другом месте.
Он кинулся назад к «БМВ» и принес четыре дорожные сумки.
– А теперь давай!
Он держал убитого Визнера за ноги и ждал, пока подойдет Грау. Но тот мешкал.
– Смотри, не обделайся со страху! У нас времени нет!
Они швырнули убитого в багажник и захлопнули крышку.
– Теперь машину изнутри. Ты спереди. Быстро и тщательно…
Однако Грау стоял на обочине и цеплялся за качающиеся ветки кустарника. Его тошнило.
– Этого еще не хватало!
С отвращением взглянул он на вздрагивающие плечи Грау, потом сам влез на переднее сиденье «БМВ» и протер все ручки, стекла и кожаную обивку. Особенно тщательно полировал он все в том месте, где сидел сам, убирая следы со всего, до чего дотрагивался.
Светловолосый сидел теперь на корточках, бледный, как полотно, упираясь в землю обеими руками.
Вот дерьмо, подумал Пахман и с презрением глянул на него. Но затем подошел и положил руку на плечо. Он постарался убавить в голосе резкость, которая могла бы повергнуть Грау в еще большую панику.
– Послушай, Фолькер! Через минуту мы смоемся отсюда! И тогда худшее позади!
Он заставил светловолосого встать на ноги, ткнул его пару раз в бок.
– Мы живы, мальчик, живы! Мы проскочили, и у нас еще есть шанс. Соберись с духом!
В ответ Грау кивнул и двинулся за высоким к фургону.
Пахман включил мотор.
– Возьми карту. Айфель к чертовой матери. Шефу нужен врач.
Грау посмотрел на человека со шрамом.
– К Отто?
– Именно. Но только не через Ахен. Если нас увидит кто-то, кто знает этот рыдван, мы влипли.
Когда «форд», проехав несколько сот метров, исчез за деревьями ближайшего перекрестка, было ровно семь часов шестнадцать минут 6 мая 1984 года.
С момента первого выстрела на границе прошло не более двадцати восьми минут.
10
Десятый «Б» выстроился перед школой на автомобильной стоянке. Одиннадцать девушек и десять ребят, от пятнадцати до восемнадцати лет, стояли в одном ряду. Вейен вышагивал вдоль строя, пересчитывая головы своих подопечных.
– Внимание! – крикнул он и тут же понизил голос, так что даже Рената с расстояния трех шагов едва могла разобрать слова.
– Сейчас вы медленно направитесь к автобусу. Вещи оставьте здесь. Трое мальчишек, – он прошелся, прикидывая, взглядом по строю, – да, Карстен, Бруно и Илмаз помогут их погрузить. Остальные садятся в автобус. Но спокойно, как воспитанные европейцы, да позволено мне напомнить вам об этом! Начинайте!
Вейен склонился к своему чемоданчику из тисненой бычьей кожи. Не успел он выпрямиться, как шумный и орущий класс оставил его далеко позади. У автобуса они пошвыряли багаж на асфальт и устроили давку у дверей: каждому не терпелось занять место на заднем сиденье.
Рената побрела за толпой. Даже как следует не поздоровался, подумала она. И с такой мразью я еду на экскурсию!
Трое избранников без восторга грузили сумки в багажник.
– Вейен в своем репертуаре! – прошипел пепельный блондин Карстен. – Вечно ездит на одних и тех же!
Бруно, итальянец с почти такими же светлыми волосами, дал ему легкого пинка под зад.
– Тоже мне кайзер. Не умрешь из-за несколько чемоданов…
– Из-за несколько, – фыркнул Карстен. – Из-за нескольких! Родительный падеж, если тебе вообще известно, что это такое.
– Известно, толстый. Падежи придумали у нас в Италии. Две тысячи лет назад. Твои предки тогда еще сидели на деревьях в лесопарке Хаттингена и давили вшей.
Рената потеребила Карстена за рукав.
– Как называется ваша веселая игра? Расизм?
Карстен осмотрел невысокую практикантку с головы до ног, потом с ног до головы, при этом взгляд его дважды задерживался в области бюста.
– Могли бы сообразить, – возвестил он затем, – что мне нет охоты таскать чемоданы за вонючими пролетариями.
– В самом деле? – Рената Краузе в притворном ужасе всплеснула руками. С наигранным участием она поинтересовалась: – А чем ты страдаешь? Позвоночник? Или ревматизм?
Карстен осекся.
Бруно ухмыльнулся практикантке и сказал:
– Да не принимайте вы его всерьез. У папаши около двадцати домов, два приятеля в городском совете и один в комиссии по контролю застройки. Время от времени это ударяет толстому в голову.